В чужом пиру. Виктория Волгина

такое? – не понимала спросонок Лера.

      – Где обёрточная бумага? – вопросила Полина.

      Лера оберточной бумаги вообще не касалась, но полчаса сладкого сна было отнято на поиски. Нашла бумагу Полина в ящике для обуви, куда, наверное, сама и положила. Заснуть после этого Лера уже не могла. А впереди её ждал бесконечный день с готовками, прогулками, уборкой, стиркой, глажкой, с закупкой продуктов, играми, чтением, купанием… Утром она спросила Полину:

      – Надеюсь, сегодня ночью вы меня не разбудите?

      – Нет, – улыбнувшись, ответила Полина.

* * *

      – Почему у ребёнка на коленях царапины и синяки? – пытала Полина Леру.

      – Он очень быстро бегает и часто падает.

      – Он что – инвалид?

      Ну что могла ответить Лера? Не умеют ещё маленькие дети владеть телом, пусть ей укажут того, кто рос без синяков на коленках. Только Полине ничего было невозможно доказать. Из-за каждой царапины возникали скандалы.

      Лерин график работы был тяжёлым – двенадцать суток через трое, хотя Лере говорили, что она будет работать четыре дня в неделю. Как спасения ждала Лера выходные. С их наступлением она хорошо понимала состояние заключенного, бежавшего из тюрьмы. Где-то там, в подсознании, живёт мысль о неизбежном возвращении, но сейчас!.. В душе бурлит ликование, начинают со всей остротой проявляться краски, звуки, запахи, лица – начинает проявляться жизнь! «Свободна! Свободна!» – птицей из клетки рвётся крик.

      И вот по дороге домой, к Кате, непьющая Лера покупала бутылку сухого красного вина, придя, выпивала её всю, чтобы даже намёк на существование Полины исчез из сознания, и на сутки засыпала. Утром следующего дня она была готова к продолжению жизни. Подышав оставшиеся два дня Катиным теплом, она, сжав зубы, снова возвращалась в свою тюрьму. Так, как птица Феникс, оживая на три дня и на двенадцать обращаясь в пепел, жила Лера у Полины.

      И только общение с ребёнком скрашивало Лерину жизнь. Это существо своей открытостью, пытливостью, тонким душевным устройством напоминало Лере Маленького Принца. По существу он и был её Маленьким Принцем, которому она открывала Большой мир. «Няня, а сто, а кто, а почему, а зачем?..» Он вдумчиво осмысливал ответы. Когда бабушка спрашивала Принца, откуда он знает такие непростые вещи, он отвечал: «Моя Лера рассказала». Принц давал ей передышку, он вызвал у Леры целительный смех.

      Утро. Принц сидит на горшке.

      – Няня, моти, халетовая плитка!

      – Не халетовая, а фи-о-ле-то-ва-я, повтори.

      После минутного раздумья:

      – Фи-ха-ле-то-ва-я.

      Не фихалетовая, а фи-о-ле-то-ва-я. Повтори.

      Весь напрягшись и покраснев от натуги, он выпаливает: Хи-фалетовая!

      Лера падает с табуретки.

      Они выходят гулять и уже издалека слышат рёв Толика, соседского мальчика.

      – Что это ещё за вопли? – вслух думает Лера. И уже видит Принца, размахивающего пальцем перед носом рёвы и грозно спрашивающего:

      – Это сто ее сё за вопли?!

      Из всех её многочисленных питомцев он был, пожалуй, единственным, наделённым редким