Крылья на двоих. Эшли Шумахер

который бежал из города, погубив растение муниципального значения. Она смотрит так, что я почти, почти, почти верю: она видит меня настоящего сквозь все это наносное, слухи, обвинения, историю с деревом. Сквозь все.

      Но тут нас прерывают. Дверь отворяется – гораздо тише, – и входит руководитель нашего школьного оркестра. Теперь в крошечной репетиционной тесно: рояль, мой чехол с мелофоном[1] и рюкзак, Анна со своим саксом и мистер Брант со своей окладистой бородой.

      – Уэстон Райан! – начинает он. – Удивительно, вы – и в школе после уроков.

      Я неопределенным жестом указываю на ноты на пюпитре:

      – Репетирую, сэр.

      (Лишь бы не торчать в пустом мамином доме, сэр.)

      Мистер Брант кивает, переводит взгляд с меня на Анну и обратно.

      – Хорошо. Анна сказала мне, что вы ей поможете разучить дуэт, который вам предстоит исполнить в рамках нашего концертного номера. Все верно?

      Анна отходит от меня и встает рядом с мистером Брантом. Не могу понять: легче мне стало дышать, когда расстояние между нами увеличилось до приличного, или нет? Она все так же многозначительно и умоляюще смотрит, стискивая пальцами горло сакса, и от этого ее взгляда у меня внутри все переворачивается.

      Но приятно или мучительно переворачивается, я разобраться не успеваю: не до того.

      – Конечно, – ляпаю я, не успев осмыслить. Согласился, даже не подумав.

      И это мне казалось, будто глаза Анны сияли! Да я просто не видел, как они сияют, когда она улыбается! Такие лучистые. Ощущение, будто я увидел первых за лето светляков.

      Мне даже захотелось ответить улыбкой.

      – Превосходно. Очень хорошо, – произносит учитель. – Вам надо приниматься за дело. И побыстрее, понятно? Иначе партия Анны перейдет Райланду, а тогда ему понадобится время, чтобы разучить ее, и…

      – Да, сэр, – откликается Анна. И взглядом умоляет меня посмотреть на нее.

      – Угу, – говорю я.

      Мистер Брант поднимает бровь:

      – Не знаю, что вам сходило с рук в старом добром «Блуме», мистер Райан, но в оркестре «Энфилдские смельчаки» руководителю междометиями не отвечают.

      …«Блум». Длинные-предлинные коридоры, ни Джонатана, ни Рацио, и на оркестрантах форма не того цвета, и все они называют меня Гонщиком, и из школы я возвращаюсь в дом, где не двое родителей, а только один…

      Вот от последнего воспоминания я мысленно шарахаюсь. Спасибо, вовремя вспомнил, что Анне Джеймс лучше вообще не находиться рядом со мной. Если мама с папой не сумели справиться, то и у меня никаких шансов нет. И никогда не будет.

      От этой мысли в груди возникает пустота.

      – Да, сэр, – отвечаю я мистеру Бранту.

      Он снова кивает – и вид у него едва ли не извиняющийся. Так себя ведут все учителя с тех пор, как я вернулся в Энфилд в выпускной класс.

      – Прекрасно, – говорит мистер Брант. – Договорились. Следующие несколько недель я буду время от времени проверять, как у

1

Мелофон – медный духовой инструмент, использующийся вместо валторны в американских духовых оркестрах, поскольку он меньше и с ним легче маршировать. У валторны есть второе название – «французский рожок», более старинное. – Здесь и далее примечания переводчика.