Непристойные рассказы. Олег Лукошин

танцевать. Точнее беситься, потому что танцами наши телодвижения назвать было сложно.

      – Потанцуем? – подходит ко мне Лена.

      – Давай, – робко соглашаюсь я, оглядываясь по сторонам.

      Мы обнимаемся и под медленный танец, звучащий из хриплых магнитофонных динамиков начинаем топтаться в центре класса. Танец вдвоём – шаг неординарный и вызывающий. Присвистывая и корча гримасы, одноклассники пялятся на нас.

      – Чего не заходишь? – спрашивает меня Лена. – Музыку бы послушали, покувыркались.

      Меня пугает её открытость. В ней что-то подозрительное, настораживающее. Я вспоминаю, как мы целовались и от этого воспоминания мне то ли стыдно, то ли страшно. Она готова принять меня всего, всего без остатка, я же даже частично не принимаю её. Что-то сдерживает меня. Может, нечто, таящееся в глубинах, а может взгляды одноклассников.

      – Времени нет, – отвечаю я, стараясь не смотреть ей в глаза.

      – А, – понимающе вздергивает носик Лена. – Ты заходи, не стесняйся. Я всегда тебе рада. Ты хороший.

      – Игорь с сифилисной танцует… – слышу я доносящийся со всех сторон шёпот. – Тоже сифой стать захотел.

      Песня в самом разгаре. Я освобождаюсь от Лениных рук.

      – В туалет сгоняю, – говорю я.

      Когда я возвращаюсь в класс, Лены уже нет. Толпа пацанов, воспользовавшись отлучкой Зои Михайловны, зажимает на парте Таньку Федосееву. Девочки стоят в противоположном углу и осуждающе-игриво наблюдают за сценой. Танька лежит на парте, её щупают десятки рук, она смеётся, визжит и пытается брыкаться.

      Я понимаю, что не должен отставать от коллектива, кидаюсь в толпу и вместе со всеми тяну свои ладони к Танькиному телу.

      Борт ванной был самым романтичным местом моего детства. Я открывал в кране воду, если в доме находились родители, не открывал, если их не было, стягивал штаны и теребил свой пенис. После появления в классе Лены, в голову лезла только она.

      Я представлял себя могущественным карликом Туранчоксом, который содержал в подвалах своей тюрьмы сотни искусственно выведенных девушек. Каждый вечер я вызывал к себе по одной.

      – А сегодня – Нийю! – приказывал я слугам.

      Они отправлялись в подземелье и вскоре приводили закованную в наручники девушку в разорванном платье. Лицо Нийи рассекали кровоподтёки, она была испугана, она дрожала, она понимала, что её ожидает нечто страшное.

      – Ты мечтаешь об «Астре»? – медленно и вдумчиво произнося слова, спрашивал я её.

      – Да, мой господин! – отвечала Нийя. – Я каждую минуту мечтаю об «Астре».

      – О какой «Астре» ты мечтаешь, потаскуха?

      – Я мечтаю о вашей «Астре», мой Туранчокс.

      – О моей?!

      Я был доволен её ответом.

      – Встань на четвереньки, – произносил я.

      Нийя вставала.

      – Скажи мне, чего ты хочешь? – шептал я ей в ухо и трогал кончиками пальцев проступающую через разорванный балахон кожу.

      – Я хочу на «Астру»! – вскрикивала Нийя. – Я хочу на неё!

      Я сбрасывал свои карликовые инопланетные штанишки, выпускал