Старая кость. Весна. Лина Гончарова

задеть, что не заметила, как добралась до входа на кухню. Лицо обдало жаром плиты и шипящей сковородки, запах ванили и блинного теста окружил Лёлю и немедленно впитался ей в волосы. А следом она заметила хозяйку квартиры.

      Невысокая и очень худая старушка в длинном оранжевом балахоне из тех, что продают в индийских лавках. Подпоясанная сразу несколькими цветными ремнями и фартуком поверх, она суетилась на свободном пятачке кухни, ловко перекидывая свежеиспеченные блины в высокую стопку и заливая в сковороду новую порцию теста. Лёля завороженно смотрела, как старушка раскатывает его тонким слоем, переворачивает, как блин покрывается кружевной сеткой румянца и отправляется к таким же горячим собратьям.

      – Сядь там, ну… Там вон есть стул.

      Не обернувшись, хозяйка махнула рукой в дальний угол, где из-за стола и ящиков с тыквой и луком действительно выглядывал стул. Пока Лёля пробиралась к нему, с сидения, уступая нагретое место, спрыгнул недовольный кот. Не рыжий прыгун, а другой, серо-полосатый и не толстый, но более крупный. Он скользнул под ноги хозяйке и тут же исчез в мельтешении её цветного подола.

      – Ты, значит, рыжего принесла? Вот он балбес, конечно, сам гулять никогда не выходит, а тут вывалился… Ты как поняла, куда его нужно нести?

      Старушка так резко обернулась на Лёлю, что та подпрыгнула прямо на стуле.

      – Я… я в окне у вас его видела.

      Девочка смутилась и сжалась, надеясь стать невидимкой.

      – Значит, в окне…

      Старушка вернулась к блинам, плошки в её руках будто бы танцевали.

      – Там на столе варенье смородиновое и сгущёнка, блины сами себя не съедят.

      Пока Лёля боролась со стеснением, на стол запрыгнул третий кот, мелкий кошачий подросток, белый в рыжих подпалинах. Он уверенно сунул морду в миску сгущенки, не оставляя девочке выбора. За ним к столу начали стягиваться другие местные жители: две серые кошечки, уже знакомый рыжий толстяк, старая, невероятно лохматая белая кошка с обрубленным хвостом, ткнувшаяся Лёле в ноги, и черный котенок с мордочкой, неестественно скошенной набок.

      Старушка сняла со сковороды последний блин, свернула его и еще горячим сунула себе в рот. Плюхнулась на табурет, который стремительно вытащила откуда-то из глубин подстолья, раскинула подол платья по полу. Когда кошки её окружили, старушка привычным движением нарвала блин на кусочки и вложила по одному в каждый открытый рот.

      Отрывистым цоканьем женщина призвала зазевавшихся животных к столу, и пока Лёля гадала, сколько еще кошек здесь может скрываться, по платью старушки на стол взобрались три пятнистые крысы. С абсолютно невозмутимым лицом старушка выдала им по кусочку блина, а последний, самый большой, протянула куда-то в угол кухни, где бесформенной грудой лежала не то старая белая шуба, не то покрывало, изрядно побитое временем.

      Покрывало зашевелилось, учуяв кусок, заворочалось и подняло огромную лохматую собачью голову. Слепо ткнулось в руку хозяйки, слизало блин и вернулось в прежнее состояние