ТУОНЕЛЬСКИЙ ЛЕБЕДЬ. Алла Лазарева

течением дня только усиливалось, потому что с тех пор, как он стал работать в довольно известном глянцевом журнале (который он называл исключительно дурацким), у него не получалось выдавить из себя ни строчки для своей книги, которую он писал уже год. Он писал ее уже год, но все еще был на двадцатой странице. Книга не шла, в отличие от прохожих за окном, которое время куда-то шли.

      Влад пытался ее продолжить, прилагал неимоверные усилия, писал страницу или две, а потом стирал или удалял файл. А потом он снова писал и снова избавлялся от написанного, морщась от пренебрежения и злости. Эта писанина никуда не годилась. В ней не было самого главного – жизни, а откуда же ей, этой жизни, было взяться, если с тех пор, как Влад переехал в Москву и устроился на работу в журнал, то жизни у него не осталось. Как будто за время, проведенное здесь, он разучился жить и думать о настоящем. Просто жить, когда можно дышать, думать, смотреть и испытывать настоящее неподдельные эмоции, а если повезет, то и глубокие чувства. Теперь все время нужно было куда-то бежать, спешить и это все ради того, чтобы добыть новую сплетню из жизни толстосумов и их молоденьких женщин. Или из жизни владычиц светской тусовки и принадлежащих им разудалых бойфрендов, а также их любовников и любовниц, пластических операций, раковых опухолей, новых трендов, сброшенных и набранных килограммов, рождения детей и покупок новых квартир, домов и яхт. Все эти новости ценились примерно одинаково, потому что смерть или болезнь на страницах этого издания ценилась не меньше, чем громкая измена, новая престижная сумочка или уколы ботокса, обездвижившие очередное лицо очередной красавицы. Все, все силы тех, кто работал в этом глянцевом журнале, были пущены для поиска и развития дешевых сенсаций, а также придания им лоска и шика, потому что новость нужно было «продать». Предпродажная подготовка новостей включала в себя тысячи ухищрений, при помощи которых даже банальное почти ничего не значащее событие могло стать лакомым куском для глаз и ушей благодарной публики, желающей получить свежую новость для удовлетворения своей потребности в зависти или злорадстве.

      Влад, отойдя от окна, с унылым лицом сел за стол и долго сидел, смотря на монитор компьютера. Книга опять не шла, мыслей не было. А потом он опустил голову и обнял ее руками, вспомнив, что сегодня вечером у него еще назначена встреча с главным редактором этого журнала, а также его владелицей – Анной Рубин, где ударение делалось на первый слог. Это был ее псевдоним, потому что Анна любила окружать себя драгоценными камнями, а ударение на первый слог, наверное, было сделано для того, чтобы никто об этом не догадался. От мысли, что ему придется встретиться с ней, Владу стало еще хуже, потому что в этот субботний день ему выходить никуда не хотелось. Хотелось только решительно порвать со всем, что его связывало с этой жизнью в Москве, продать эту бабушкину квартиру, которая досталось ему в наследство, и переехать куда-нибудь в маленький городок. А еще лучше – в деревню, где есть воздух и тишина, и писать, писать, писать.

* * *

      Встреча была назначена на полшестого. Анна жила за городом, потому что жить в Москве, тем более, летом, было уже не комильфо, и ехать до нее нужно было около часа на маршрутном такси. Влад поехал, у него не было выбора. Уже подъезжая к дому, где жила Анна, Влад посмотрел на часы и понял, что опаздывает. Но это его ничуть не смутило и, выйдя из такси, он не прибавил шагу. Подходя к дому неторопливой походкой, он случайно наступил на неизвестно откуда взявшийся целлофановый пакет и про себя подумал, что пакет такой же прозрачный невыносимо легкий и пустой, как вся его жизнь.

      Дом, где жила Анна, он нашел быстро и без труда, вероятно потому, что не слишком хотел его видеть. Он подошел к небольшому двухэтажному дому, окруженному не очень высокой оградой, и позвонил. Через минуту ему открыла молодая румяная украинская девушка в униформе, судя по которой она работала в это доме помощницей по хозяйству. Ее звали Олеся. Влад представился, и она с улыбкой пригласила его войти. По ее акценту он понял, что она украинка. Не меняясь в лице, Влад вошел в дом. Он привык к тому, что женщины совершенно разных возрастов реагируют на него улыбкой и даже трепетом, но его это не очень интересовало. Ему давно уже наскучил весь этот интерес противоположного пола, вероятно, потому, что ни одну из женщин, которые окружали его за последнее время и дарили ему улыбки, он не считал достойной. Хотя он и был прохладно вежлив со всеми, но печать высокомерия все же играла на его лице, не давая приближаться к нему ближе, чем на расстояние вытянутой руки, которую он готов был протянуть только для прохладного приятельского рукопожатия.

      – Анна сейчас на бассейне, – очень смущаясь, произнесла горничная. – Я сейчас ей скажу, – произнесла девушка и от улыбки на ее молодом и свежем полноватом лице заиграли ямочки.

      Влад был впервые в гостях у Анны, и, можно сказать, что дом с первого взгляда ему не понравился. Уж слишком он напоминал наполовину застекленную коробку, какие обычно показывали в бразильских сериалах, в нем не было фундаментальности, и он не слишком подходил для русской жизни. В нем было светло, но неуютно, оттого что непрочно. Он посмотрел в стеклянные раздвижные двери, как обычно смотрят окно, и увидел бассейн с окружавшей его территорией, на которой аллели пестрели в клумбах цветы. На