Потрясенные общества. Правила жизни в эпоху перемен. Яков Моисеевич Миркин

жизнь.

      Осень 1917 г. «В Ларине[32] осенью 17-го года произошел следующий случай. В один прекрасный день к маме пришла дьячиха Ольга Петровна попрощаться, за ней пришли и бабы-работницы тоже прощаться. Оказывается, по Ларину прошли двое мужчин и сказали, что сегодня ночью вашу барыню убьют. Ни о какой защите они не помышляли; раз сказано, значит, так и должно быть. Мама имела возможность в тот же день уехать в Петербург к нам, организовать защиту…

      Вместо этого, поужинав, она села, как всегда, к столу и погрузилась в чтение. Прислуга и староста помещались далеко, в противоположном конце дома. Дом наш растянулся в длину, а в ширину помещались только две комнаты. Столовая, где мама всегда читала, выходила на балкон, дальше шел цветник, старый парк… Столовая соединялась с гостиной широкой, всегда открытой дверью. С этой стороны за березами и каретником шла проезжая дорога. Стреляй откуда хочешь.

      Мама долго читала, устала, захотелось спать. Она пошла в спальню, легла не раздеваясь. “Я подумала, зачем же раздеваться, когда должны убить”. Крепко заснула и благополучно проснулась на следующее утро жива и невредима. Никто не приходил. Какое надо иметь мужество, чтобы так ждать смерть!»[33]

      Так бывает.

      Хлеб и тепло. Когда их нет

      19 августа 1917 г. (по старому стилю). «Надвигается продовольственный кризис, уже для Москвы не везут хлеба. С сегодняшнего дня по карточкам отпускается на человека только полфунта»[34].

      22 декабря 1917 г. «Дают хлеба по карточкам 1/4 ф. на чел. в сутки»[35].

      1/4 фунта = 102 г.

      28 августа 1918 г. «В предвкушении райской на земле жизни, с каждым днем совершенствуемся в создании адского существования… по карточкам уже ничего не получаем»[36].

      18 января 1919 г. «…Погода ясная, зима крепкая, и оттого в квартирах и в присутствиях холодище неимоверный. У нас дома тепла 7–8 гр., и это еще благодать: слышу от многих знакомых о тепле в 1–4 гр. В “присутствиях”-то к такой температуре совсем привыкли: шуб и калош не снимают, большинство ходит в валенках, фуфайках и шапках»[37].

      27 октября 1919 г. «…Какой холодище по домам! У нас, в самой теплой комнате, соседней с кухней, где плита топится целый день, – тепла не более 6 градусов. Ужасное время переживается Москвой: все, все озабочены “изысканием” дров, рушат и тащат что попало: уличные деревянные фонари, барьеры набережных, сараи, навесы и даже дома целые. Особенно идет работа по окраинам города и в дачных местностях. Например, в “Измайловском Зверинце” разбирают, разносят и развозят дачу нашего покойного отца. И это не курятник какой-нибудь, а сложная постройка из двух этажей 24 арш. × 20 арш. + 10 арш. × 10 арш. + 8 арш. × 10 арш. + 12 арш. × 6 арш. – высотой “в чистоте” от 4 арш. до 11 арш. И нет никакого удержу такому разрушению, такому хищению…»[38].

      Аршин = 0,71 метра.

      Яростный крик. Бунин

      Если день

32

Вяземский уезд Смоленской губернии.

33

Шапорина Л. Дневник. М.: Новое литературное обозрение, 2011. Т. I. С. 63–64.

34

Окунев Н. Дневник москвича. Цит. соч. С. 71.

35

Там же. С. 120.

36

Там же. С. 216.

37

Там же. С. 257.

38

Окунев Н. Дневник москвича. Цит. соч. С. 302.