Великий художник. Арсений Самойлов

торчали, немного вылезая из-под черного топа, говорили о ее не низком росте и стройной худощавой фигуре. Ее тела не было видно, но по ключицам было понятно, что талия ее стройна и узка, а бедра сочетаются с ее телом в идеальной фантасмагоричной пропорции, сводящей тебя с ума. Голубые глаза дополняли этот образ, божественно сочетаясь с цветом ее волос. Это был его идеал, если не идеал каждого. Кто была Мона Лиза в сравнении с ней? Лишь широколобая уродина, скупящаяся на улыбку гению.

      Генри просидел много часов любуясь портретом. Он не знал эту девушку, она всплыла ему во снах. Однажды, увидев ее ночью, он засыпал, моля бога, послать ему снова и снова этот сон. И он получил ответ. Он видел ее еще несколько раз, точно запоминая ее черты, четко отображая их на холсте. Генри никогда не видел ее, засыпая трезвым. По правде, раньше он не часто пил спиртное. Но, с тех пор как она явилась ему, он стал пить каждый вечер, чтобы увидеть ее снова, хоть на миг. Иногда это получалось. Чаще всего нет. Бог был милостив лишь к страждущим. Но в страданиях нужно знать меру, золотую середину. Ища подтверждение того в Писании, он находил это лишь в философии Аристотеля, говорившего, что «добродетель – это баланс между недостатком и избытком качества», да еще, что «мужество находится между трусостью и безрассудством». В Библии он не нашел ни единого четкого подтверждения сей мудрости. Пастор в ближайшей часовне не редко приводил ему библейские стихи, но все они были «притянуты за уши» к этой морали, более древней, чем сама Библия. Екклесиаст 7:15—18, Иов 23:9—15… Все это было не то. Во всем был противный Генри посыл, что нужно бояться и быть в страхе перед тем, кто делает, что хочет; слепо идти по пути, проложенному для тебя твоим угнетателем и не важно праведный ты или нечестивый, в любом исходе ты можешь прожить долго или скончаться скоропостижно, от тебя ничего не зависит, ты лишь должен быть послушен. В античной философии ты сам был хозяином своей жизни и должен быть мужественен, а не труслив (но не до безумства), добродетелен, но в ту меру, что ты сам определил для себя. И потому Генри отрекся от англиканства и стал верить больше в Зевса, чем в Христа, не считая, конечно же, «ничто», во что он верил более всего. Его главным аргументом в сей ереси было то, что, когда он напьется он видит «ее». Если он трезв, то он видит иное, не имеющее никакого для него значения. Ежели он выпьет слишком много, то все, что он видит, – это морда Роя наутро, которая говорит ему, что он слишком громко храпит. А значит спирт и золотая середина – главное, что может быть в жизни. Потому, даже будучи пьяный в хлам, он останавливал себя, упорно не помня этого, и шел спать домой, чтобы увидеть ее во сне.

      Что он делал, увидев ее? Во сне он признавался в любви, эти сны всегда были лишены пошлости физического влечения, она была для него лишь духовной сущностью, частью души его собственной. Что он делал, увидев ее на холсте? Он благоговел, дорисовывая ее, смотрел часами на ее лик, представляя,