Семь ключей родового дерева. Наталья Сергеевна Вечерина

его размышления. Тем чаще и чаще поднималась в его душе глубоко спрятанная тоска, которая, как иногда, казалось, Власию, заполняет его всего, и от него самого не остается ничего, кроме желания выть на всю округу. Но ни кричать, ни тем более выть, было нельзя. А терпеть становилось невыносимо. И старый Ворон уходил в глухой и заброшенный кусок леса, обессиленный борьбой с самим собой, долго сидел на земле, и не имея возможности что-либо изменить, и хоть с кем-то разделить свое отчаяние, беззвучно стонал от разрывающего его непрожитого и непринятого горя.

      Власий не просто понимал, чем грозит Мацко нарушение закона племени – никогда не брать в жены женщин из человеческого рода.

      Он видел в ситуации с Мацко свою, личную, еще юношескую историю, случившуюся с ним так много лет назад, что уже не вспомнить, когда это было. Когда-то ему казалось, что все произошедшее давно перегорело, отпустило, забылось навсегда и утекло как вода в реке, на берегу которой молодой еще Ворон встречался со своей любимой, рыжеволосой, едва достигавшей его плеча, с насмешливым, и таким доверчивым взглядом – Настасьюшкой.

      Странная эта вещь – память, думал Ворон. История с Мацко оживила воспоминания так, будто и не было прожитых лет. Он вспомнил, а, как оказалось, и не забывал, запах ее волос, трепет ожидания встречи, и бесконечную нежность, горячей волной желания разливающуюся по всему телу.

      Как странно, размышлял Власий, я помню все так, будто все случилось на днях. Будто и не было тяжелого разговора с отцом. Не было тяжелого расставания. Не было такого жесткого выбора – долг или личное счастье. Не было разлуки. И не было горечи отчаяния, навсегда заморозившего его душу, сделавшего его холодным, жестким, а иногда и жестоким.

      Воспоминания встреч оказались настолько близкими, теплыми, нежными и настолько наполненными счастьем, что заслонили собой всю прожитую жизнь Власия, и мгновенно сделали твердого, решительного и хладнокровного правителя беззащитным перед самим собой.

      И теперь, думая о Мацко с высоты прожитых лет, Ворон понимал, ему не остановить сына. Как понимал и то, что хотя он искренне уважал свою жену и прожил с ней в согласии множество земных лет, его тайная история любви вдруг неожиданно повторилась, прорвала толщу времен, проросла новыми свежими побегами, но уже в жизни сына. И шансов ее прекратить у Власия практически нет. Как и нет сил противостоять случившемуся. Оставалось только принять решение Мацко, каким бы оно не было.

      Поняв это, Ворон почувствовал некоторое облегчение. Он долго стоял, прижавшись лбом к стволу дерева, вспоминая и вспоминая бесконечные фрагменты встреч, позволяя себе окунаться в них без угрызений совести, наслаждаясь каждой минутой счастья, бывшего в его жизни. Пока, наконец, не очнувшись, неожиданно увидел для себя совсем другой мир – яркий, насыщенный красками и запахами, согретый теплыми лучами летнего солнца. Набежавшая тучка брызнула на Власия крупными тяжелыми каплями дождя и Ворон, улыбаясь дождю, как в детстве, побежал домой. Такой прилив