Надлежащий подход. Ирина Сон

мячик. И это – твоя грудь! – радостно возвестила Регина.

      Я в панике посмотрел на родителей. Мама поощрительно улыбнулась. Отец весело заухмылялся. Мне показалось, или в их глазах действительно только что горели маниакальные, безумные огоньки? Показалось же! Наверное…

      – Одевайся! – велел отец. – Ты обязан выручить девочек! Ты – мужчина!

      Оскорбленный, чопорный тон получился сам собой.

      – Отец, ты понимаешь, что в данной ситуации воззвание к мужественности несколько неуместно?

      – Хватит кочевряжиться. Молча оделся, вышел, спел и пришел назад!

      Я брезгливо взял бра двумя пальцами. Тряпка не вдохновляла: белье растянулось, посерело, а наполнение чашечек было неаккуратно обшито эластичной тканью. Более отвратительного реквизита я в жизни не видел. Мне жаль было свою новенькую фирменную майку, на которую пришлось надеть это. Нижние одежды костюма прикрыли непотребство, но ощущение гадливости не прошло. Флюиды чужой ношеной вещи, казалось, просочились даже сквозь выбеленную в специальных порошках, прополосканную в ароматных кондиционерах и наглаженную майку. У меня моментально зачесалось всё тело, а в желудке сделалось дурно. Я не страдал нервными расстройствами, нет. Это умирало в корчах врожденное чувство прекрасного, любовно выпестованное годами жизни законченного эстета и сибарита.

      – Я похож на трансвестита, – мрачно подытожил я. – Видишь, мама, какую жалкую участь ты мне уготовила?

      – Успокойся. Войди в образ! – ободряюще хлопнул отец по плечу. – Вон, тот же Стоянов сыграл триста женских ролей! А он ни разу не трансвестит, он юморист!

      – Кто? – удивилась Регина.

      – Ну, помнишь «Вампиров средней полосы»?..

      – Спасибо, родители, – мое ворчание проигнорировали.

      Сбежать не удалось. Поняв, что семья встала на сторону сестрицы, я окончательно сдался. Будь проклято корейское уважение к старшим! Будь проклят этот конкурс косплея! Будь проклята… Нет, родителей проклинать нельзя. Родителей я всё-таки любил, несмотря на разногласия. Но и просто пойти покорной овцой туда, куда ведут, не позволила гордость.

      – Тогда десять тысяч.

      – Что? – возмутилась Регина. – Десять тысяч за три минуты на сцене? А ты не обнаглел?

      – Тебя двоюродная сестра просит, вообще-то, – напомнил папа.

      – Стыдно с семьи деньги брать! – добавила мама.

      Я не дрогнул. Регина была далеко не бедным человеком, а мне требовалась компенсация за испоганенный вечер.

      Сестрица же посмотрела на меня так, словно впервые увидела:

      – Ты жуткий эгоист, Тихон!

      – Да-да, я ужасный человек и очень люблю себя, – безразлично отозвался я и скрестил руки на груди. – Но я тебе нужен, поэтому деньги вперед.

      – Сын! – хором воскликнули родители. – Так же нельзя!

      – Еще как льзя. У меня вредная работа. Я устал. А Регина тут со своими глупостями лезет.

      – Это у тебя-то вредная работа?! – возопила сестрица. – Да твоя лаборатория чище, чем слеза ребенка!

      – Десять