Мясо, прощай! роман дель арте. Борис Георгиев

что кохановские, кагановские и казановские – одно и то же, пустился в лингвистические разглагольствования, стравил пар, выдохся и успокоился. Вот, буравит пустым взглядом спинку переднего кресла, и видно: не здесь он и не сейчас, а там и тогда, где и когда кое-кто из кагановских стал кохановским, а кое-кто – казановским. Яша мой, Джакоб. Рука его с подлокотника безвольно свисает, как змея с ветки. Ну почему я не змея? Скользнуть по груди, обвить шею, щекотнуть Яше раздвоенным языком ухо, заглянуть в глаза, вытащитть его из каких-то там мыслей, из – где он там? – испании, польши, италии какой-нибудь задрипанной или франции, чтоб он был со мною здес-сь и сейчас-с… Но нет.

      Держи себя в руках, ещё не приехали, подумала я и глянула снова в окно. Белым-бело, и – боже, какой туманище!

      Дорога заметена, скользит по ней гостиничный шаттл, как нарты по мёрзлой реке, летят навстречу обледенелые берега, заснеженные, молочно-белые. Из парной мглы выскакивают, щетинясь кустарником, рябые откосы холмов, провалы оврагов, частоколы древесных стволов – промелькивают, чтоб тотчас нырнуть в туман где-то там позади, как будто растворяются, становятся паром, туманом и снежной пылью, мелкой, нежной; оглядываться не хочу, для этого голову нужно от подголовника оторвать, но мне лень и даже пошевелиться лень, не то что повернуться. Смотреть не могу туда: до боли в глазах снег, снег, сне…

      – Что за текст идиотский!

      Я вздрогнула, очнулась. Какой текст? Мы что, уже обсуждаем?

      «А снег идёт, а снег идёт, и все мерцает и плывёт», – по-агузаровски покрикивало во всю ивановскую русское радио. Просто я задремала, ничего мы не обсуждали, да и обсуждать пока нечего, Яша собирался на отдыхе идеями делиться и набрасывать план. Тогда о чём он?

      «За то что ты в моей судьбе, спасибо, снег, тебе», – крикливо благодарило аудиофила-водилу русское радио.

      А, Яша про песенный текст. Но это же Евтушенко, его вина. Как там? «Мой самый главный человек, взгляни со мной на этот снег…»

      – Рифмовать «идёт» с «плывёт»!.. – возмущался Яков.

      – А также «судьбе» и «тебе», – поддержала я, украдкой зевая в кулак.

      – Укачало?

      – Есть немножко. Кажется, я задремала.

      – От такого текста кого хочешь укачает.

      – Яша, это Евтушенко.

      – Да? Не знал. Но всё равно: ждёт-идёт, хочу-молчу. Халтура.

      Много ты понимаешь, подумала я. Вот я тоже хочу, но молчу. Хочу, чтоб глупый человек взглянул со мной на этот снег.

      – Зато художественная правда, – возразила я. – Выгляни в окошко.

      Соизволил повернуть голову. Пейзаж польщён, его заметили. А меня? Дам тебе горошка.

      – Туман, – изрёк Яша.

      – Обман, – отозвалась я.

      – И лес.

      Действительно, за окном мелькали сосновые, с белёными боками стволы и отягощённые ватными комьями игольчатые лапы. Никакого обмана, и правда – лес. Пока я искала, с чем бы его срифмовать, стволы-лапы-иглы кончились.

      – Исчез, –