Вокруг политехнического. Потомку о моей жизни. Михаил Самуилович Качан

дверей каждого вагона гроздьями висели люди, но на это никто не обращал внимания – привыкли. Эти люди, конечно не платили. Руки были заняты. Да никто и не требовал с них оплаты.

      Иногда вагоновожатый видел в зеркало, что кто-то не зацепился за поручень или не сумел поставить ногу. Понимая, что этот неудачник рискует жизнью, вагоновожатый выходил и отрывал его от поручня или вытаскивал его застрявшую ногу с подножки, спасая ему жизнь, но оставляя без надежды уехать.

      Хуже всего было на Литейном мосту. Если ты еще висел на поручне, держа на весу в другой руке тяжелый портфель, ты сильно рисковал жизнью. В теплую погоду еще ничего, но в холодную…

      Это был смертельный номер! Перегон был длинный, с Невы дул холодный ветер, а то еще и со снегом, да при сильном морозе. Рука замерзала, ее сводило судорогой, лицо жгло ветром с льдинистым снегом. И в мыслях было: «Только бы не отпустить поручень…». А временами уже не было сил держаться за него, и только невероятным усилием воли заставляешь пальцы не разжиматься. Так было со мной несколько раз.

      После первого раза я дал себе слово, что на Литейном мосту больше никогда не буду висеть на подножке, но слова сдержать не удалось. Наверное, такое было не со мной одним. Правда, я не видел, чтобы кто-нибудь отцеплялся на перегонах и падал. Но слышал, что такое бывало.

      Иногда зацепиться на остановке на улице Некрасова не удавалось. Оценив толпу страждущих, я цеплялся за любой трамвай на две остановки. Доезжал до Литейного, а там, кроме 32-го, была еще девятка. Шансов зацепиться становилось в два раза больше.

      Вечером ехать домой было проще: у Политехнического трамваи стояли полупустыми. Там было трамвайное кольцо, и можно было спокойно сесть на скамейку в трамвайном вагоне, открыть книжку и использовать время для чтения.

      Сентябрь – начало занятий на первом курсе

      Я вошел в аудиторию, как в храм с благоговением. Если бы там была тихая торжественная музыка, я бы не удивился. Но музыки не было. Светлое, высотой этажа в два-три помещение. Аудитория была большая – человек на двести. Ряды поднимались амфитеатром. Места уже заполнялись студентами. Я поднялся на одну только ступеньку и сел на первый ряд. Зрение у меня было острое, слух отличный, и не это было причиной того, что я занял первый ряд. Мне хотелось сидеть близко к доске, и чтобы ничего не мешало. Две огромные доски, покрытые линолеумом коричневого цвета, висели на стене. Перед ними стоял длинный стол, а рядом с ним маленькая трибунка.

      Аудитория быстро заполнялась и, наконец, осталось совсем мало свободных мест. Раздался звонок, и вместе с ним вошел немолодой преподаватель. Вбежало еще несколько студентов, а среди них Володя Меркин и Арик Якубов. Они быстро сели на свободные места.

      Преподаватель подошел к столу, положил на него портфель, взял в руки мел и посмотрел на нас.

      – Здравствуйте, – сказал он низким спокойным голосом, –