Заря всего. Новая история человечества. Дэвид Гребер

В большинстве из них он невиновен. Если в его наследии и есть токсичный элемент, то он заключается не в продвижении образа «благородного дикаря», чего он на самом деле не делал, а в продвижении того, что можно назвать «мифом о глупом дикаре» – даже если он считал эту глупость блаженством. В XIX веке империалисты охотно взяли на вооружение этот стереотип, дополнив его различными якобы научными обоснованиями – от дарвинистского эволюционизма до «научного» расизма. Они развивали идею невинной простоты, создавая таким образом предлог для того, чтобы загнать оставшиеся свободные народы мира (а свободных народов по мере продолжения европейской имперской экспансии оставалось всё меньше и меньше) в концептуальное пространство, где их суждения больше не казались опасными. Именно это мы и пытаемся исправить.

      «Свобода, равенство, братство» – таким был девиз Французской революции[117]. Сейчас существуют целые дисциплины – ответвления философии, политической науки и правоведения – основным предметом которых является «равенство». Все согласны с тем, что равенство – это ценность; но нет единого мнения о том, что же означает это понятие. Равенство возможностей? Равенство условий? Формальное равенство перед законом?

      Аналогичным образом общества вроде микмаков, алгонкинов и вендат XVII века постоянно называют «эгалитарными обществами», ну или «группами» или «племенными» обществами – эти определения обычно используют, чтобы сказать то же самое. Никогда не ясно до конца, что именно имеется в виду под этим понятием. Говорим ли мы об идеологии, об убеждении, что все в обществе должны находиться в одинаковом положении – очевидно, не во всех сферах жизни, но в некоторых аспектах, которые считаются особенно важными? Или же это такое общество, в котором люди действительно одинаковые? Что может любой из этих подходов означать на практике? Что у всех членов общества есть равный доступ к земле, или что они относятся друг к другу с равным уважением, или что они имеют равную возможность свободно озвучивать свою точку зрения на общественных собраниях? Или же мы говорим о некой шкале, которая может быть использована внешним наблюдателем для измерения уровня дохода, политической власти, потребления калорий, размера дома, количества и качества личного имущества?

      Означает ли равенство стирание личности или ее торжество? (В конце концов, для внешнего наблюдателя общество, в котором все были бы абсолютно одинаковыми, и общество, в котором все были бы настолько разными, что это исключало бы возможность какого-либо сравнения, выглядели бы одинаково «эгалитарными».) Можно ли говорить о равенстве в обществе, где к старейшинам относятся как к богам и где они принимают все важные решения, если в этом обществе любой человек, который доживает, скажем, до пятидесяти лет, переходит в разряд старейшин? Что насчет гендерных отношений? Во многих «эгалитарных» обществах по-настоящему эгалитарными являются лишь отношения между взрослыми мужчинами. Отношения между мужчинами

117

Слово «братство» может показаться странным в этом контексте, по крайней мере если говорить о влиянии, оказанном идеями коренных американцев. С другой стороны, можно утверждать, что идеал братства созвучен взглядам американских наблюдателей, часто говоривших о необходимости взаимопомощи и поддержки. Монтескьё в «О духе законов» подчеркивает присущее осейджи чувство братства, а его книга оказала большое влияние на политических теоретиков как Американской, так и Французской революции. Как мы увидим в 11-й главе, Монтескьё, судя по всему, встречался в Париже с делегацией осейджи, так что его замечания могут быть основаны на общении с ними. (Burns F. Ibid. P. 38, 362.)