Рыжее солнце оборотней. Лесана Мун

малым ребенком со мной.  Меня так даже мои родные родители не оберегали. Отдали нянькам и поехали на съемки и конференции. Эээх. Бедные мои родители, каково им сейчас, узнать, что пусть и не такая, как им хотелось, но все же родная дочь, умерла? Чувствую, как на глаза набегают слезы. Стоп. Нельзя тут. Быстро смахиваю одинокую слезинку со щеки, пока никто не увидел. Юркой мышкой проскальзывает мысль, надо же, миры меняются, а я все так же прячу свои чувства и боль за маской спокойствия. Только маска теперь гораздо красивее.

      Идем с фрейлиной назад в мои покои. На очередном дурацком повороте я понимаю, что заблудилась. Блин. И что делать? Признаться Одал? И как объяснить? Задумалась? Замечталась? Вот же… Обращаю внимание, что зал, в который мы зашли, имеет весьма интересное убранство. Пройдя еще немного вперед, я останавливаюсь, пораженно разглядывая великолепно исполненное красками во всю стену фамильное древо. Словно живое, с листочками и ветвями, среди которых витиевато вписаны имена мужчин и женщин царского рода.

      На самой верхушке имена Кайден и Осирия. Надо же, мужское имя я видела в том самом фолианте, который несу подмышкой. Получается, что род моего мужа очень древний, впрочем, об этом же говорит и огромная крона фамильного древа. В самом низу значатся имена Иса и Вердан. Мое и мужа. Вердан, значит. Имя ему очень подходит.

      Отвернувшись от древа, рассматриваю стены. Тут полно портретов. Как я понимаю, это все предки мужа. Прохаживаюсь вдоль этих лиц, пытаясь найти свое нынешнее и напрочь забыв, что я собиралась вернуться в апартаменты. Одал ходит рядом, не пытаясь заговорить и вообще не мешая, словно моя тень.

      Наконец нахожу наши портреты. Они, понятное дело, рядом. Царь изображен в своем облачении, лоб пересекает тонкий золотой обруч, на теле что-то типа кольчуги, рука на эфесе меча, на щите нарисован огромный черный волк с оскаленной пастью и желтыми глазами. Лицо Вердана красивое и холодное, совершенно ничего не выражает, словно он робот, а не человек. Или, может, художник не очень талантливый?

      Перехожу к портрету женщины, тело которой теперь занимаю я. О, нет, беру свои слова назад.  Художник очень талантлив. Царица изображена так, что слов нет, одни слюни. Белейшую кожу и бездонные голубые глаза подчеркивает лазоревое платье с меховой оторочкой. В огненных волосах сияет диадема только подчеркивая, молодость и красоту изображенной девушки. И надо быть слепым, чтобы не увидеть, что глаза царицы абсолютно пусты и холодны, а губы как-то странно поджаты, словно она сейчас расплачется.

      Как бы мне хотелось вспомнить все, что предшествовало этому браку. Возможно тогда я бы поняла, как все исправить, или хотя бы, повернуть в лучшую сторону.

      Вздохнув, прошу Одал отвести нас в покои, признавшись, что чувствую себя нехорошо, и в глазах темнеет. Соврала, конечно, но выхода другого пока что нет.

      Мы возвращаемся в царские покои. Тут я уже спокойно усаживаюсь в огромное кресло возле камина и приступаю к чтению того самого толстючего кожаного фолианта, написанного отшельником Эонисием. Итак, сначала о Кайдене.

      В