У покрова в Лёвшине. Петр Валуев

заняться последними приготовлениями к отъезду.

      – Угодно ли вам, чтобы я этим сейчас занялся? – спросил Анатолий.

      – Да, если тебе досужно.

      Анатолий молча принялся за исполнение данного ему поручения.

      Прошло несколько минут. Василий Михайлович покончил со своим разбором и взглянул на сына.

      – Здоров ли ты, Анатолий? – спросил Василий Михайлович. – Твое лицо мне сегодня что-то не нравится. Семен сказал мне, что ты осведомлялся, один ли я. Ты, следовательно, хотел о чем-нибудь переговорить со мной.

      Молодой Леонин, в свою очередь, внимательно посмотрел на отца. Потом он отложил в сторону бумаги, которые пересматривал, и тихим, но твердым голосом сказал:

      – Да, папа́, мне нужно переговорить с вами, и на этот раз о самом себе.

      Этот ответ и еще более выражение лица Анатолия и неподвижность взгляда, устремленного на Василия Михайловича, его видимо встревожили.

      – О самом тебе? – повторил он. – Что же такое? Уж не затрудняешься ли ты ехать со мною?

      – Нет, папа́. Я, конечно, поеду, и вы знаете, что мне для этого дан отпуск. Но до отъезда я обязан вам высказать то, о чем до сих пор мог умалчивать.

      – Анатолий! – сказал Василий Михайлович с возрастающим беспокойством. – Что скрывал ты от меня? Что случилось?

      – Ничего не случилось еще; но должно случиться. Я еду с вами; но мне тяжело уезжать, потому что я оставляю за собой все, чем, кроме вас, для меня дорога жизнь и что теперь составляет цель моей жизни.

      Василий Михайлович побледнел, встал и, опираясь одной рукой на стол, другой на ручку кресел, прерывающимся голосом спросил:

      – Неужели ты без моего ведома, без моего согласия наложил на себя узы, которых расторгнуть не можешь? Неужели я должен услышать что-нибудь о заключенном тобою тайном союзе?

      Анатолий также встал в сильном волнении.

      – Нет, папа́, – сказал он, – без вашего ведома и благословения я не мог заключить союза, о котором вы думаете; но я буду просить вашего благословения.

      – Ты уже дал слово?

      – Только самому себе; но я должен сдержать его.

      – И ты не мог предупредить меня, не мог со мной объясниться ранее? Кажется, я имел право на твое доверие и даже заслужил его.

      – Я молчал не по недостатку доверия. Прошу вас, папа́, выслушайте меня терпеливо и снисходительно. Вы тогда сами в этом убедитесь.

      Василий Михайлович опустился в кресло и сдержанным голосом сказал:

      – Говори, я слушаю.

      Анатолий сел по другую сторону письменного стола, против Василия Михайловича.

      – Вспомните, папа́, – сказал Анатолий, – наш разговор после заутрени на Пасху, когда вы упомянули о Веневских и меня удостоили такой дорогой для меня отцовской похвалы. Вы даже находили, что князь и княгиня могли бы вам позавидовать, а я отвечал, извиняя их сына, что обстоятельства часто могут и предохранить