На высоте птичьего полёта. Михаил Юрьевич Белозеров

самостоятельно. Меня качало, словно пьяного, и даже вырвало желчью, потому что я с раннего утра ничего не ел.

      И вдруг сквозь ватную тишину я начал различать звуки стрельбы. Оказалось, что я её давно слышу, но не обращаю внимание. Стрелял Радий Каранда из того самого пулемёта, который возил на заднем сидении. Он стоял, широко расставив ноги и целился куда-то в вершину холма. Я оглянулся, но никого и ничего не увидел, кроме кукурузы.

      Наконец мне удалось подняться. Земля под ногами сделала пол-оборота и остановилась.

      – Ложись, блин! – крикнул Ефрем Набатников.

      Он стрелял из автомата, прикрываясь железобетонным блоком. Вместо того, чтобы последовать совету, я принялся их снимать. Меня обуяла мысль зафиксировать настоящий бой. Я сфотографировал своим «никоном» мужественное и решительное лицо Ефрема Набатникова в то момент, когда он менял магазин, даже его золотой жетон на цепочке с инициалами Е. Н.; я отщелкал целую серию, затем принялся за Радия Каранду, его жилистые руки и монументальное лицо с большим носом хорошо ложились в кадр.

      – Да падай ты в конце концов! – снова закричал Ефрем Набатников.

      И тут до меня дошло, что по нам тоже стреляют. Мне даже послышался свист пуль; а стреляли как раз по обе стороны дороги, из кукурузного поля.

      Вдруг на гребень холма, словно нехотя, вылез БТР и дёрнул свои хоботом. Дело стало принимать плохой оборот. Наша машина, которая, как я понял, не хотела отныне заводиться, вспыхнула, как стог сена, от неё нехотя пошёл чёрный дым.

      – Отходим! – скомандовал Радий Каранда.

      В его устах это прозвучало, как: «Бежим!» И мы побежали, по этому самому кукурузному полю, путаясь в молодых побегах, и сразу стали заметны для противника, который развернулся цепью и побежал следом, прикрываемый огнём из БРТра.

      Я понял, что мы не добежим даже до Черевковки, перестреляют, как куропаток. Наверное, так бы мы и легли на этом склоне, но из белой колокольни на противоположном склоне долины ударил тот самый тяжёлый пулемёт, за которым мы приехали, и БТР захлебнулся на высокой ноте, а стрельба из автоматов сразу стихла.

      Хохоча и зубоскаля, словно подростки, мы добежали до реки, где и столкнулись с нашими, которые, оказывается, нашли тяжелому пулемёту применение.

      – Ладно, – сказал Ефрем Набатников, – оставляйте себе, тем более, что всё равно нам его везти не на чем. – И посмотрел на меня: – А тебе, мужик, страшно повезло, иногда РГД-5 взрываются так, что только оглушают. Ты счастливчик, мужик, ты счастливчик!

      Потом эта пробежка по кукурузному склону иногда снилась мне: я бегу, бегу, но никуда не добегаю, а меня нагоняют и нагоняют; и тут я просыпаюсь от собственного крика.

      ***

      В одиннадцать часов утра следующего дня Жанна Брынская затормозила на Пресненской набережной и сказала, озабоченно выглядывая в окно:

      – Миша, вот здесь, кажется… Я у Аллы только один раз была…

      Я тоже задрал голову и тоже прижался к стеклу, но так и не увидел, где кончается зеленоватая стена, уходящая в небо. Где-то там, высоко-высоко,