Записки филиппинки. Н. Абрамович

придет еще пан Лешек. Он тоже очень котлеты любит, – говорит с улыбкой Валька.

      – Какой еще, на фиг, пан?

      – Обычный поляк. Из Гданьска.

      – Где ты его взяла?

      – Вот на голову свалился. Дениска познакомился с ним на литературном фестивале в Польше. Пан не женат. А сын мой, разумеется, хочет матери женского счастья. Пан и приехал в Киев. Вроде жениться надумал на мне. Теперь у меня в гостях. На втором этаже я его поселила. Уже неделю сидит, – и Валька заразительно заходится смехом.

      – Да? Ух ты! И много у тебя женского счастья? Расскажи! И чего, пан хорош собой?

      – Импозантный. В расшитой ермолке. Ходит с палкой деревянной. На палке – розовый бантик. Не понятно, зачем! Фигура своеобразная. Курдуплык, одним словом, – иронично смеется Валька.

      – Кто‑кто? Это как?

      – Задастый, значит. Ему это польское слово очень подходит. Сейчас сама увидишь. К обеду он прибежит.

      – А чем пан на жизнь зарабатывает?

      – Какая‑то недвижимость у него в Польше есть. Деньги водятся. А так он поэт. У себя в Польше, говорит, известный. Очень разговорчивый. Весь прямо сияет. Стихи свои читает мне каждый день, – весело докладывает подруга.

      – Поэт! Терпеть не могу поэтов! Стишки его в кастрюлю не положишь. Что он тебе привез в подарок?

      – Ничего. И за всю неделю даже буханки хлеба не купил, – жалуется всегда деликатная Валька.

      – Вот это жених!

      – И я о том же! А вчера я уже разозлилась и на Демеевском рынке, куда мы с ним пошли за продуктами, так прямо и говорю ему: «Пан Лех, вы можете тоже еды купить, к столу. Я не против!»

      Валька перевернула брызжущие жиром котлеты румяным бочком кверху. Прикусила ошпаренный палец. Кошарик, не переставая бить хвостом по тарелке, вяло мяукнул:

      – Мао‑мао!

      – Сколько можно! Ты кушаешь, как здоровый мужик. Как пан Курдуплык. А за всю жизнь только одну мышь в дом и принес! – в сердцах отозвалась хозяйка, бросив коту очередную котлету.

      Уши робко поджались. Уши мои. Помидоры, купленные мной к столу, показались мне жалким подношением. Их всего три. Но все же больше, чем мышей!

      Котлет мне аскетично не хотелось.

      – И что пан Курдуплык? Купил еды?

      – А как же! Купил. Пакетик сухой аджики… Курицу посыпать. Которую купила я.

      – И какой же толк с этого пана?

      – Большой, – лукаво улыбаясь, говорит подруга. – Сумки с едой помог мне допереть с Демеевки. Курицу, творог, масло, сметану, овощи, трехлитровую бутылку с квасом.

      Всю дорогу веселит меня рассказами о влиянии поэзии на воспитание человека. О высоких материях глаголит.

      – Какой ценный пан, однако! А что с аджикой?

      – А пакетик с аджикой пан Курдуплык заныкал. На второй этаж отнес. К себе. В рюкзачок. Пока я курицу в духовке запекаю, он меня своими стихами изводит. Я ему говорю, мол, пан Лех, где же ваша аджика? Несите курицу посыпать. Он ушел за аджикой на второй этаж, и полтора часа его не было. Потом является. Без аджики. Выспавшийся. Сияет. «Я, наверное, долго отсутствовал, пани Валентина?» Ровно