Шрамы на сердце. Стихи разных лет. Татьяна Иноземцева

ями. В творчестве я навсегда осталась Иноземцевой. А по паспорту – Смирнова. Брак распался, фамилия осталась.

      Разница между Смирновой и Иноземцевой, на мой взгляд, всё же есть. Первая общается с земляками на бытовом уровне, вторая – изъясняется с читателем на литературном языке.

      Два разных содержания, как две программы в одном компьютере. Такое вот раздвоение личности.

      У жизни среди простых людей есть свои плюсы. Главный из них – такое тесное общение даёт неисчерпаемый материал для работы за письменным столом. Сюжеты из пальца высасывать не надо. Разнообразие характеров – как золотой прииск.

      – В 2025 году Вам исполнится 75 лет. Сколько книг удалось издать?

      – «Шрамы на сердце» – двадцать пятая.

      – Все – поэтические?

      – Нет. Есть и проза.

      – Почему выбрали такое название для книги – «Шрамы на сердце»?

      – По одному из стихотворений, вошедших в этот сборник.

      Судьба зависит от характера человека. Этот фактор сильнее, чем все внешние, вместе взятые.

      Обжигаюсь о собственную эмоциональность, которая – зашкаливает. Болею чужой болью, как своей – в самом буквальном смысле. За свою жизнь столько наобжигалась, что одиночество стала воспринимать, как великое благо. Любое проявление чёрствости, жесткости, несправедливости – оставляет метку на сердце. Об этом моё стихотворение «А жизнь похожа на ожог». Об этом и книга.

      Трудности сыпались как из рога изобилия – с первых дней жизни. Родилась я в лютые крещенские морозы в неотапливаемом вагоне паровозика – в таких по узкоколейке возили на работу лесорубов. Удивительно, что выжила. Суровые люди – лесорубы, в основном бывшие фронтовики, сняли свои фуфайки, чтоб я не замёрзла. Завёрнутая в рабочую одежду, я словно с первых минут жизни оказалась посвящена в рабочий класс. Жизнь прожила под этим знаком. Спецодежда Золушки – мой естественный имидж. Выкроить время для творчества всегда было проблематично.

      …А крещенский мороз словно сделал прививку сопротивляемости разным невзгодам.

      – Что было потом?

      – Потом три раза тонула. И ещё масса всего…

      – Расскажите о своей семье.

      – Отец мой, Иноземцев Николай Прохорович – участник Великой Отечественной, инвалид войны. Когда мы, дети, были маленькими, он работал автомехаником в леспромхозе. Имел образование всего 4 класса, но – огромный опыт: всю войну прошёл водителем грузовика. Умел реанимировать машину, даже если запчастей нет. Это умение помогало ему и в леспромхозе. Сам вытачивал детали на токарном станке. Лесовозы изношенные. Выручала смекалка.

      Ремонтировал не только лесовозы. Со всего посёлка к нам домой несли сломавшиеся швейные машинки, сепараторы, радиоприёмники… Денег у людей не было. Платили кто чем мог. Запомнилось: однажды принёс целое ведро творога, залитого сывороткой, чтоб не испортился. Холодильников тогда не знали.

      Родом отец был из Воронежской области, перед войной жил под Липецком. После войны работал в Москве на строительстве метро. Бригаду метростроителей командировали в Костромскую область заготавливать лес для крепёжного баланса. Квартировал в Якшанге у сестры моей матери – Евдокии Фёдоровны. Маме было 34 года. В войну и после войны женихов в тылу не было – все на фронте. Все девушки – старые девы.

      Мать забегала навестить сестру. Там и познакомилась с отцом. Отец остался в Якшанге. Там и похоронен.

      А мама – Анна Фёдоровна, в девичестве Рещикова – родом из деревни Мундоро Одоевского сельсовета Шарьинского района. Простая колхозница. В годы войны работала на комбайне, а после замужества – на колхоз – ной нефтезаправке. Солярку в поле приходилось возить в бочках на лошадях или быках.

      Был такой случай. Мать задержалась на работе. Мы со старшей сестрой Ольгой решили идти к ней. Мне было 4 года, Ольге – около шести. Идти надо через речку. Половодье, речка разлилась. Вода хлещет поверх мостков. Нас смыло. Спас случайный прохожий.

      Матери нельзя было не работать. Тогда за тунеядство судили. Детских садов не существовало. (Почувствуйте разницу – теперь выплачивают материнский капитал, а безработным – пособие).

      После того случая отец запретил матери работать. Сказал: «Сиди с детьми».

      Нас, детей, в семье было четверо: Ольга (старше меня на 2 года), Леонид (младше меня на 2 года) и Вера (младше на 4 года).

      Я училась в 4 классе, когда отца парализовало. Он перестал быть кормильцем. Мы голодали. Из Горького приехала сестра мамы Анастасия Фёдоровна и отвела меня и брата в школу- интернат. Ольга в интернат ушла сама несколькими месяцами раньше.

      В нашем классе было 42 ученика. Большинство одноклассников попало в Рождественский интернат после пожара в Чернопенском детском доме. Слово «детдом» вокруг меня звучало так часто, что и я себя считала детдомовкой. Нас хорошо кормили, тепло одевали, старались обеспечить разностороннее развитие, но безоблачным детство всё равно не назовёшь. У меня есть несколько рассказов о детдомовцах.

      – Где Вы получали профессию?

      – Училась