Колчан калёных стрел. Евгений Лист

долгим горделивым взглядом. Глинский сжал рукоять меча и промолчал.

      Огняна сунула руки в карманы куртки, пнула проношенным сапогом камушки под ногами. Заговорила едко:

      – Никто не пришёл в Трибунал. Никто не сказал обо мне правды. Значит… – выдох. – Хоть кто-нибудь… Кто-нибудь остался, Елисей Иванович?

      – Многие, – пожал плечами Глинский, разглядывая Огню с такой откровенной нежностью, что она только и могла, что глаза отводить. – Девчонки твои благополучны.

      – Богумил? Любомир Волкович?

      – Богумила с победы не видел, собирался к своим в деревню. А Любомир велел кланяться. Огня, я…

      – Почему тогда никто не пришёл? – вдруг зло, обвиняюще спросила она, перебивая Елисея и отходя от него ещё дальше. – Никто не пришёл в Трибунал и не сказал, что я не виновата. Где были все, когда так нужны мне? Где был ты, Елисей?!

      – Никто не знал о твоем суде, мавка, – тихо ответил княжич тяжело дышащей Огняне, готовой немедля не то подраться, не то всё-таки разрыдаться. – Никто не ведал, что ты жива. Дружина оплакивает тебя с лета. А я искал твоих убийц.

      Жажда мести всё-таки живёт ещё долго после войны. Елисей решительно шагнул к упрямой, потерянной Огняне. Взглядом прожёг насквозь.

      – Огня, послушай, – начал он, едва заметно заволновавшись. – Это не годное время и место, но я должен был сказать уже давно.

      – Нет, – отрезала Огняна, вдруг осознав, что он сейчас скажет.

      Она давно понимала Елисея с полувзгляда, а глаза его сейчас были чересчур красноречивы. Ещё не хватало сегодня признаний, с которыми она не знает, что делать. Глинский замер, повёл подбородком в немом вопросе.

      – Не смей, – не то попросила, не то велела Огня.

      Елисей кивнул, болезненно дёрнул уголком губ. Не сказать, чтобы слишком уж удивился – поди, не даром дружина Огняну кличет костром да пожаром степным. И своенравна, и упряма, и обжигает легко, не думая. Сам виноват, коль подступился близко.

      Совершенно не логичная Огняна нырнула в его объятия, изо всех сил прижавшись щекой к металлическому нагруднику. Ей очень хотелось не думать о том, что он собирался сказать, и ещё больше хотелось задать самый главный вопрос, но она молчала. И так ясно. Когда бы Елисей мог забрать её обратно домой, он не разговоры бы разговаривал, а схватил за руку и утащил подальше отсюда. Он всегда так поступал.

      – Я добьюсь отмены приговора, – жарко зашептал Елисей Иванович в спутанные волосы Огняны. – Ты вернёшься домой. Если это не поможет…

      – Я хочу обратно, Елисей. Я так хочу обратно…

      И всё-таки заплакала, вынув из Елисея душу тихими жалобными всхлипами.

      Глинский обнимал Огняну – изможденную, зато живую. Гладил большой ладонью встрепанную макушку и чувствовал себя буйно счастливым – живая, нашлась, чудо. И ужасно виноватым – всё из-за него. Это он, Елисей, забрал её из семьи. Он, Елисей, научил её убивать. Это он был слишком далеко, чтобы защитить, когда Огняну держали в плену и когда судили. И если она даже не думала обвинять