Русский дневник. 1927–1928. Альфред Барр

с сияющими лугами над ними – мало городов. Мы читаем советский путеводитель – алфавит причиняет нам много неудобств.

      7 вечера – Польская граница в Столбцах.

      9:00 – Появляется первый на нашем пути русский чиновник в шинели по колено, он собирает наши паспорта.

      9:30 – Негорелое [11] – первая остановка в России. В сараеподобное здание таможни на проверку багажа. Наши книги просмотрены – в особенности внимательно перуанские журналы Джери по археологии инков, которые доставили бедным таможенникам много затруднений.

      10:00 – Разыскиваю чиновника из Reisebüro [12], у которого наши русские билеты. Отправляем открытки.

      10:30 – Забираемся в наш спальный вагон третьего класса, проводник ведет нас в четырехместное, или, вернее, четырехполочное, купе…

      В купе слева от нашего – англоговорящие русские, возвращаются из Берлина в Москву погостить. Справа – трое китайцев. По коридору идет огромный офицер Красной армии в длиннополой шинели – «Ich Weiss nur Wort in English: „Goodbye“» [13], – он мальчишески улыбается.

      11:20 – Cидим в размышлениях на своих полках. Я начинаю набивать бельевой мешок, чтобы сделать из него подушку. Проводник открывает дверь, и входят наши попутчики на эту ночь – хорошенькая русская еврейка и ее непоседливая дочь, – мы кланяемся.

      Мы выходим в коридор, чтобы похихикать наедине, в то время как они раскладывают свои пожитки. Она появляется в двери: «Villeicht Sie sprechen Deutsch?» [14] (в 11:30 поезд отбывает).

      Она зовет проводника по-русски, он появляется с мешками чистых простыней и одеял (2 рубля) [15]. Мы просим ее попросить проводника о том же и для нас. Она так и делает. Затем она просит нас постоять в коридоре, пока они с дочерью готовятся ко сну. Пока мы «bleibing» [16] в коридоре, болтаем с русским из соседнего купе о Москве.

      Вскоре дама, наша попутчица, открывает дверь и просит проводника принести чаю. Спрашивает, не хотим ли и мы. Дочка глазеет на нас с верхней полки. Затем «занавес закрывается» еще на 15 минут, и мы, наконец, можем зайти в купе. Они обе «спят» лицом к стене. Мы облачаемся в пижамы и погружаемся в безвоздушную ночь.

26 декабря 1927

      10:30 – Просыпаюсь и обнаруживаю, что на меня таращатся черные глаза «дочери». «Мать» спит. Полка Джери подо мной пустует. Я переворачиваюсь и сплю до одиннадцати. Потом одеваюсь и иду сквозь дюжину вагонов на завтрак. В одном из вагонов третьего класса играет музыка. Пьем кофе, который по большей части какао, едим хлеб и сыр.

      Говорим на плохом немецком с нашими друзьями и развлекаем их попытками произносить русские слова. На обратном пути остановились послушать радио. Военный оркестр играл танец Куперена с фаготами, тромбонами и перкуссией. Снаружи глубокий снег, крестьяне одеты в мех, а их лошади – в высокие хомуты. Черно-белые сороки сидят на проводах. Вдруг – пятиглавая церковь.

      2:15 – Почти вовремя прибываем в Моcкву. К нашему вящему облегчению, Розинский нас уже ждет. Он очень хорошо говорит по-английски. У вокзала только четыре гостакси, и все уже заняты. Такси без счетчика нельзя

11

Столбцы и Негорелое – в 1921–1939 годах соответственно польская и советская пограничные железнодорожные станции с заставами и таможней.

12

Туристическое агентство (нем.).

13

Я знаю по-английски только одно слово: «До свидания» (нем., англ.).

14

Может быть, вы говорите по-немецки? (нем.)

15

Курс был два рубля за доллар. – Примеч. ред. американского издания.

16

Прибываем (нем.).