Медитативные когитации. Николай Морхов

относительно того, что ноумен манифестирует за пределом всевозможных горизонтов апостериорной чувственной перцепции и материальной действительности. Следовательно, само явление, согласно его (Г. Гегеля) мнению, может экзистировать в пространстве как трансцендентной, так и имманентной сферы. Тогда как вещь-в-себе (или ноуменальная матрица) принадлежит исключительно лишь к интериорной структуре первой. Кроме того, и ноумен, и феномен неотчуждаемо и бесспорно коррелируют с означающим, означаемым и знаком. Данное обстоятельство не препятствует инкорпорировать и одного, и другого в синтаксическую (фонетическую и/или текстуальную), концептуальную и семиотическую смыслообразующие области. Безусловно, кристально ясно, что непосредственно в эпоху становления и развертывания немецкой классической философии (т.е. во второй половине XVIII-го – первой – XIX-го столетий), еще не существовало такой детальной полифункциональной и полиморфной эпистемологической дифференциации, конституирующей автономное и суверенное манифестирование таких семантических квантов, как лексема, концепт и знак. Конечно, вполне понятно, что филология, являющаяся самостоятельной и самодостаточной теоретической и практической дисциплиной, наряду с философией и другими сферами гнозиса, наличествовала в различные хронологические периоды западной (и, шире, средиземноморской) и иных цивилизациях. Так еще в интеллектуальном направлении стоицизма существовали такие уникальные ментальные дефиниции, как σημαινόν/signans (означающее) и σημαινόμενον/signatum (означаемое), что, в свою очередь, остенсивно иллюстрирует присутствие в нем лингвистического и семиотического семантических компонентов. Тем не менее, именно под непосредственным аффицированием возникших в двадцатом веке автономных и оригинальных узкоспециализированных концептуальных школ структурализма и семиотики, рассудочные акторы снова возвратились к инициированию дистинкции между лексемой, концептом и знаком. Таким образом, из вышеизложенного можно констатировать, что, с одной стороны, современная западная эпистомологическая система одержима неотвратимым и неотчуждаемым радикальным стремлением к перманентной дифференциации, фрагментации, квантификации и диссипационализации всевозможных трансцендентальных метанарративов, гилетических матриц и т.д.; а с другой – идентичные и гомологичные интеллектуальные взгляды, идеи и течения манифестируют в различные темпоральные эпохи посредством тех или иных сигнификационных конструкций; и с третьей – детерминированные хронологические стадии (при этом совершенно неважно в каком именно сегменте каждая из них располагается в полиэлементной парадигме историографии) освобождают экзистирующих в их интериорных ареалах рациональных субъектов от разнородных ментальных процедур и физических актов.

      После продекларированных выше замечаний возникает вполне справедливый и закономерный вопрос: а каким образом вообще