Дед. Владислав Март

что от того, как этот юноша проведёт здесь время, зависит их зарплата. Ещё книги пахли. Непонятно чем. Но напоминали ветер с хлебокомбината, тёплый и вкусный, желанный… Возможно так пахли те города, куда не добиралась война, зацепившаяся за мою улицу. Но скорее всего тома пахли весенним воздухом, который ворвался нечаянно в долго закрытую палатку путешественника.

      Я не мог объяснить, не понимал, зачем действительно возвращаюсь в библиотеку. Ведь у меня были друзья, трамвайные круги, непромокаемые сапоги, яма в земле под церковью и ещё пара лет до окончания детской жизни. Всё что нужно и больше, чем у многих в городе. У меня был даже перочинный нож и коллекция палочек от мороженного с разными выжженными клеймами. Скоро в квартиру проведут телефон и будет просто великолепная жизнь. Под этими древними кронами, крышами, на стертых мостовых. Я полагал, что буду жить вечно. Мимо меня, как мимо Винтергарда, пройдут времена и люди, пролетят ветра и стукнувшись об опору моста проплывёт статуя древнего бога, вырезанная из цельного ствола. Она помашет нарисованным дядькам на стенах церкви палицей, а те в ответ побледнеют и сложат ладони в безропотный молельный домик. А я всё буду жить, смотреть, подниматься по переулкам и всё будет так или иначе, но всё будет хорошо. Память сохранит каждый из прожитых дней как образчик добротной жизни. У меня будет тысяча тысяч дней.

      Жизнь в библиотечных книгах была жестокой и однонаправленной. Родился, попал в плен, сбежал, умер на чужбине. Или так: родился, женился, воевал, вырастил детей, был ими убит. Или просто воевал и умер. Или родился и умер. Всё кончалось смертью. Все книги были про смерть, как улицы города про убийц. Как зарубежный канал про природу по пятницам, где львы кого-то постоянно жрали. Ты родился чтобы жрать и как можно дольше избегать тех, кто питается тобой. Можно ли отдавать себя львам по частям чтобы прожить дольше? Мои прогулки через дыру в заборе монастыря или велоспуск по улице Войкова к мемориальному кладбищу не влезали в схему из книг. Такое ощущение, что родился в пустое нетипичное время. Родился в пробел. В пустоте без войн и эпидемий, без нашествия и призыва. Иногда по телевизору в кухне показывали сегодняшний день. С единичными жертвами наводнения в далёкой жаркой стране. Где-то где закончилось место и адское солнце жарило один на всех хлеб. Там яркие флаги и резкие крики напоминали библиотечные истории и случались убийства. Однако незнакомый язык, неизвестная даль, чёрная кожа и зелёные полумесяцы обесценивали это насилие. Мне было не страшно. Мне было всё равно. Я возвращался в библиотеку чтобы рассматривать литографии инквизиции и смотреть на таблицы с бесконечными именами погибших под стенами Винтергарда. У нас-то прошлое побоище было не чета вчерашнему телевизионному. Возвращаясь домой, я мечтал, что наш город снова примет удар нечисти и снова, на этот раз с моей помощью, с честью отстоит Россию. С честью и колоссальными потерями. Я однозначно выживу и буду велик и обаятелен. Или умру, но героем.