Палата № 6. Антон Чехов
Читать онлайн.| Название | Палата № 6 |
|---|---|
| Автор произведения | Антон Чехов |
| Жанр | |
| Серия | The Big Book |
| Издательство | |
| Год выпуска | 0 |
| isbn | 978-5-389-26383-3 |
«Ничего не разберешь на этом свете!»
А когда я ударил по лошади и поскакал вдоль линии и когда немного погодя я видел перед собою только бесконечную, угрюмую равнину и пасмурное, холодное небо, припомнились мне вопросы, которые решались ночью. Я думал, а выжженная солнцем равнина, громадное небо, темневший вдали дубовый лес и туманная даль как будто говорили мне: «Да, ничего не поймешь на этом свете!»
Стало восходить солнце…
Скучная история{26}
(Из записок старого человека)
I
Есть в России заслуженный профессор Николай Степанович такой-то, тайный советник{27} и кавалер{28}; у него так много русских и иностранных орденов, что когда ему приходится надевать их, то студенты величают его иконостасом. Знакомство у него самое аристократическое; по крайней мере за последние 25–30 лет в России нет и не было такого знаменитого ученого, с которым он не был бы коротко знаком. Теперь дружить ему не с кем, но если говорить о прошлом, то длинный список его славных друзей заканчивается такими именами, как Пирогов{29}, Кавелин{30} и поэт Некрасов, дарившие его самой искренней и теплой дружбой. Он состоит членом всех русских и трех заграничных университетов{31}. И прочее, и прочее. Всё это и многое, что еще можно было бы сказать, составляет то, что называется моим именем.
Это мое имя популярно. В России оно известно каждому грамотному человеку, а за границею оно упоминается с кафедр с прибавкою «известный и почтенный». Принадлежит оно к числу тех немногих счастливых имен, бранить которые или упоминать их всуе, в публике и в печати считается признаком дурного тона. Так это и должно быть. Ведь с моим именем тесно связано понятие о человеке знаменитом, богато одаренном и, несомненно, полезном. Я трудолюбив и вынослив, как верблюд, а это важно, и талантлив, а это еще важнее. К тому же, к слову сказать, я воспитанный, скромный и честный малый. Никогда я не совал своего носа в литературу и в политику, не искал популярности в полемике с невеждами, не читал речей ни на обедах, ни на могилах своих товарищей… Вообще на моем ученом имени нет ни одного пятна, и пожаловаться ему не на что. Оно счастливо.
Носящий это имя, то есть я, изображаю из себя человека 62 лет, с лысой головой, с вставными зубами и с неизлечимым tic’ом. Насколько блестяще и красиво мое имя, настолько тускл и безобразен я сам. Голова и руки у меня трясутся от слабости; шея, как у одной тургеневской героини, похожа на ручку контрабаса{32}, грудь впалая, спина узкая. Когда я говорю или читаю, рот у меня кривится в сторону; когда улыбаюсь – всё лицо покрывается старчески мертвенными морщинами. Ничего нет внушительного в моей жалкой фигуре; только разве
Впервые: Северный вестник. 1889. № 11. С. 73–130.
Прототипом Николая Степановича послужил, по всей видимости, профессор-медик Московского университета, основоположник московской школы гистологии Александр Иванович Бабухин (1827 или 1835–1891), лекции которого Чехов слушал студентом. Первоначальное рабочее название «Скучной истории» было «Мое имя и я»; окончательное заглавие появилось непосредственно перед публикацией.
Повесть вызвала множество критических откликов. Большинство рецензентов указывали на слова профессора о невозможности жизни без «общей идеи» как на ее главную мысль. Отчасти это совпадало с намерениями автора: еще в письме А. С. Суворину, написанном в самом начале работы над повестью, Чехов указывал, что «осмысленная жизнь без определенного мировоззрения – не жизнь, а тягота, ужас». Однако критики полностью отождествляли мнения и суждения героя с авторскими, а отсутствие объединяющей мысли приписывали самому Чехову. В статьях Н. К. Михайловского, П. П. Перцова, М. А. Протопопова и др. в качестве самой характерной черты его творчества называлась «безыдейность». Михайловский считал маловероятным, чтобы у людей 1860-х гг. (Пирогова, Кавелина, Некрасова) мог быть современник и друг, который всю жизнь прожил без общей идеи; в то же время он полагал, что это в высшей степени характерно для поколения самого Чехова. При этом Михайловский выделял «Скучную историю» как произведение, в котором Чехов осознал свой недостаток «безыдейности» и выразил тоску «по тому, что называется общей идеей или Богом живого человека»; «оттого-то так хорош и жизненен этот рассказ, что в него вложена авторская боль ‹…› пусть он будет хоть поэтом тоски по общей идее и мучительного сознания ее необходимости». Чехову приписывали не только отсутствие «общей идеи», но и общую пессимистическую настроенность старого профессора: многие критики писали о том, что в повести господствуют «дух печали», «задумчиво-меланхолическое настроение», «хандра», «апатия» и т. д. Однако надо заметить, что Чехов проводил резкую грань между собой и героем; он многократно подчеркивал, что его интересует не столько содержание мыслей Николая Степановича, сколько причины и условия их возникновения. В письме Суворину он говорил об этом достаточно резко: «Если я преподношу Вам профессорские мысли, то верьте мне и не ищите в них чеховских мыслей. Покорно Вас благодарю. Во всей повести есть только одна мысль, которую я разделяю и которая сидит в голове профессорского зятя, мошенника Гнеккера, это – „спятил старик!“. Все же остальное придумано и сделано… Где Вы нашли публицистику? Неужели Вы так цените вообще какие бы то ни было мнения, что только в них видите центр тяжести, а не в манере высказывания их, не в их происхождении и проч.?»
Некоторые рецензенты указывали на влияние, которое оказала на Чехова вышедшая тремя годами ранее повесть Л. Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича».