Дама с собачкой. Антон Чехов

и плохо одетых, в приемной не было. В соседней комнате принимал Топорков. Входили к нему по очереди. Входили с бледными лицами, серьезные, слегка дрожащие, выходили же от него красные, вспотевшие, как после исповеди, точно снявшие с себя какое-то непосильное бремя, осчастливленные. Каждою больной Топорков занимался не более десяти минут. Болезни, должно быть, были неважные.

      «Как всё это похоже на шарлатанство!» – подумала бы Маруся, если бы не была занята своей думой.

      Маруся вошла в докторский кабинет последней. Входя в этот кабинет, заваленный книгами с немецкими и французскими надписями на переплетах, она дрожала, как дрожит курица, которую окунули в холодную воду. Он стоял посреди комнаты, опершись левой рукой о письменный стол.

      «Как он красив!» – прежде всего мелькнуло в голове его пациентки.

      Топорков никогда не рисовался, да и едва ли он умел когда-нибудь рисоваться, но все позы, которые он когда-либо принимал, выходили у него как-то особенно величественны. Поза, в которой его застала Маруся, напоминала те позы величественных натурщиков, с которых художники пишут великих полководцев. Около руки его, упиравшейся о стол, валялись десяти- и пятирублевки, только что полученные от пациенток. Тут же лежали, в строгом порядке, инструменты, машинки, трубки – всё крайне непонятное, крайне «ученое» для Маруси. Это и кабинет с роскошной обстановкой, всё вместе взятое, дополняли величественную картину. Маруся затворила за собою дверь и остановилась… Топорков указал рукой на кресло. Моя героиня тихо подошла к креслу и села. Топорков величественно покачнулся, сел на другое кресло, vis-a-vis[25], и впился своими вопросительными глазами в лицо Маруси.

      «Он не узнал меня! – подумала Маруся. – Иначе бы он не молчал… Боже мой, зачем он молчит? Ну, как мне начать?»

      – Ну-с? – промычал Топорков.

      – Кашель, – прошептала Маруся и, как бы в подтверждение своих слов, два раза кашлянула.

      – Давно?

      – Два месяца уж есть… По ночам больше.

      – Угм… Лихорадка?

      – Нет, лихорадки, кажется, нет…

      – Вы лечились, кажется, у меня? Что у вас было раньше?

      – Воспаление легких.

      – Угм… Да, помню… Вы, кажется, Приклонская?

      – Да… У меня и брат тогда же был нездоров.

      – Будете принимать этот порошок… перед сном… избегать простуды…

      Топорков быстро написал рецепт, поднялся и принял прежнюю позу. Маруся тоже поднялась.

      – Больше ничего?

      – Ничего.

      Топорков уставил на нее глаза. Глядел он на нее и на дверь. Ему было некогда, и он ждал, что она уйдет. А она стояла и глядела на него, любовалась и ждала, что он скажет ей что-нибудь. Как он был хорош! Прошла минута в молчании. Наконец она встрепенулась, прочла на его губах зевок и в глазах ожидание, подала ему трехрублевку и повернула к двери. Доктор бросил деньги на стол и запер за ней дверь.

      Идя от доктора домой, Маруся страшно злилась:

      «Ну, отчего я не поговорила с ним? Отчего? Трусиха

25

Напротив (фр.).