Стихотворения М. Ю. Лермонтова. Степан Бурачок

рад, что вы больны.

      В заботах жизни, в шуме света

      Теряет скоро ум поэта

      Свои божественные сны[1].

      Среди различных впечатлений,

      На мелочь душу разменяв,

      Он гибнет жертвой общих мнений.

      Когда ему в пылу забав

      Обдумать[2] зрелое творенье?…

      За то, какая благодать,

      Коль небо вздумает послать

      Ему изгнанье, заточенье,

      Иль даже долгую болезнь:

      Тотчас в его уединеньи

      Раздастся сладостная песнь!

      Порой влюбляется он страстно

      В свою нарядную печаль….

      Ну, что вы пишете? Нельзя ль

      Узнать?

      Писатель.

      Да ни чего…

      Журналист.

      Напрасно!

      Писатель.

      О чем писать? Восток и юг

      Давно описаны, воспеты;

      Толпу ругали все поэты,

      Хвалили все семейный круг,

      Все в небеса неслись душою,

      Взывали с тайною мольбою

      К N. N., неведомой красе, –

      И страшно надоели все.

      Вы сущую правду сказали, умный поэт, вам «не о чем писать», а все журналисты виноваты! Бегайте их! Не будь ежемесячной повинности, оброка, поставки стихов к сроку, вы бы, может быть, добровольно написали целую поэму; а из-под неволи: «Пиши! Дай стихов!» – да еще стихов по ихней теории, чтоб были могучие, раздирательные, без всякой цели, а пуще всего – непременно в честь и славу Я, которое терпеть не может «нравственных сентенций», «нравоучений» или, что одно и то же по новейшему толкованию, «китайского духа». Да ко всему этому чтоб были еще и новенькие, с новою оригинальною мыслию. Ничто не ново под луною! Данные все те же от создания мира – где же набраться новенького! Поневоле бросишься в свое Я, оно теперь гигантски шагает, молодеет, новеет, свобода у него полная; софизмы, призраки, все, что идет наперекор всему признанному за истинное здравым смыслом всего человечества, – одним словом, полный простор: пиши что душе угодно, только бы не совпадало с тем, о чем прежде писали, – и будет оригинально. Эти гг. эстетики журнальные решительно сбили с толку поэтов своими гасовыми теориями. «Маяк» говорил уже об этом (Ч. IV, гл. IV, ст. IV). Они-то довели и вас, умный поэт, до печатного сознания, что вы не знаете «о чем писать», что вам недостает содержания. Посмотрим.

      Читатель.

      И я скажу – нужна отвага

      Чтобы открыть…. хоть ваш журнал

      (Он мне уж руки обломал);

      Во-первых, серая бумага,

      Она быть может и чиста;

      Да как – то страшно без перчаток.

      Читаешь – сотни опечаток!

      Стихи – така ж пустота;

      Слова без смысла, чувства нету,

      Натянут каждый оборот;

      Притом – сказать ли по секрету?

      И в рифмах

1

Видите, всему злу причина эти журналисты. Вместо того чтоб от поэтов требовать изображения прекрасной действительности – истины, неразлучной с добром и красотой, они требуют от них сонных грез, мечт, да еще и называют эти призраки – божественными. Должно быть у них другой лексикон вещей и слов. Не послушался поэт? – журналисты не напечатают стихов, не дадут колоссальной репутации; а не напечатают – нечего будет собирать и издавать в свет.

2

Так и поэты обдумывают, а есть журналисты, которые утверждают, будто поэты пишутъ так – ясновидением? Целая поэма пригрезится им в поэтическом сне – вот они и напишут.