Интайм. Татьяна Кожевникова

Там было тихо, будто не Новый год, а обычная ночь. Софья зашла в комнату и легла спать.

      – Открывай глаза, – услышала она.

      Она открыла глаза и зевнула, как со сна. Увидев, что сидит на скамейке в парке рядом с незнакомым человеком, она сначала удивилась, а потом всё вспомнила.

      – И что теперь?

      – Теперь иди в общежитие и живи другой жизнью. По дороге ты вспомнишь всё, что с тобой произошло за эти полгода. Но ты будешь помнить и те полгода, которые стали для тебя кошмаром. Но это со временем пройдёт. Удачи! – молодой человек поднялся.

      – Подожди, а дальше что? Я так ничего и не поняла, я исправила свои ошибки? Но как? Просто представила себе, что надо было сделать? Я что не смогу сама зайти в этот интайм?

      – Не знаю, может быть, и сможешь. Но ты можешь себе навредить. Это очень тонкая материя.

      – Мы с вами больше не увидимся?

      – Если понадоблюсь, можешь мне позвонить, – он протянул ей визитку и, кивнув, ушёл.

      Ошеломлённая, Софья тоже поднялась и поплелась домой – на съёмную квартиру Виктора. Ключ не подходил, она позвонила в дверь. Вышла молодая женщина и на вопрос, где Виктор, ответила, что бывший жилец не живёт здесь уже с полгода.

      Софья не стала выяснять, где он живёт. Кажется, что-то действительно изменилось в её жизни. В общежитии она пошла в бывшую свою комнату, открыла её ключом, который раньше подходил к замку квартиры Виктора. В комнате были её вещи, её книги. Она села на свою кровать и задумалась. Она прожила в интайме полгода, ей надо было «вспомнить» чем она занималась эти полгода, а ту жизнь просто выкинуть из головы. Пока она «вспоминала», в комнату заскочила Люська – подруга Софьи.

      – Чего расселась? Бегом на репетицию! Слышала, что Джоник сказал? Если через 2 дня мы не поставим пьесу, нас просто разгонят.

      – У меня что-то голова болит, – пожаловалась Софья, ей ещё трудно было сориентироваться, – и слова я не все выучила.

      – Ладно, Женька суфлёром будет. И потом, когда не в стихах, Джоник разрешает импровизировать. Всё равно ведь перевод.

      Джоником звали долговязого студента Щукинского училища, который руководил их студенческим театром. Он сидел на первом ряду в актовом зале, щипал себя за бороду, вернее, за подбородок, потому что «борода» состояла из 3-х волос, и кричал:

      – Кто придумал ставить классику? Я! Потому что это надо ИГРАТЬ. Да! Играть, а не валять дурака на сцене!

      Семён Шаров, игравший роль шута, стал валяться по сцене, ребята, стоявшие рядом, рассмеялись, а Джоник, вернее, Иван Иванович, рассвирепел ещё больше.

      – Очень смешно! Вместо того, чтобы выучить слова, вы просто кривляетесь!

      – Иван Иванович! – Софья уже вышла на сцену, – Ну, простите нас. Мы ведь технари, да и сессия на носу. Но мы выучим, честно, – и, не зная откуда, процитировала:

      Что делаю, сама я не пойму,

      Как будто зренье застило уму.

      Но мы своей судьбы не господа,

      Что быть должно, то сбудется всегда.

      – Софушка!