Мир Полудня (сборник). Аркадий и Борис Стругацкие

Все говорили с трудом, едва выталкивая из себя слова. Моллар криво улыбнулся и лег на диван лицом вверх. Ему было плохо. «Тахмасиб» больше не падал, и тяжесть становилась непереносимой. Быков посмотрел на Моллара.

      – Этот обед вас убьет,  –  сказал он.  –  Съедите этот обед и больше не встанете. Он вас раздавит, вы понимаете?

      – О черт,  –  сказал Дауге с досадой.  –  Я забыл о тяжести.

      Моллар лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал. Челюсть у него отвисла.

      – Съедим бульону,  –  сказал Быков.  –  И все. Больше ни кусочка.  –  Он поглядел на Михаила Антоновича и оскалил зубы в нерадостной усмешке.  –  Ни кусочка,  –  повторил он.

      Юрковский взял половник и стал разливать бульон по тарелкам.

      – Тяжелый обед,  –  сказал он.

      – Вкусно пахнет,  –  сказал Михаил Антонович.  –  Может быть, дольешь мне еще чуть-чуть, Володенька?

      – Хватит,  –  жестко сказал Быков. Он медленно хлебал бульон, по-детски зажав ложку в кулаке, измазанном графитовой смазкой.

      Все молча стали есть. Моллар с трудом приподнялся и снова лег.

      – Не могу,  –  сказал он.  –  Простите меня, не могу.

      Быков положил ложку и встал.

      – Рекомендую всем пассажирам лечь в амортизаторы,  –  сказал он.

      Дауге отрицательно покачал головой.

      – Как угодно. Но Моллара уложите в амортизатор непременно.

      – Хорошо,  –  сказал Юрковский.

      Дауге взял тарелку, сел на диван рядом с Молларом и принялся кормить его с ложки, как больного. Моллар громко глотал, не открывая глаз.

      – А где Иван?  –  спросил Юрковский.

      – На вахте,  –  ответил Быков. Он взял кастрюлю с остатками супа и пошел к люку, тяжело ступая на прямых ногах. Юрковский, поджав губы, глядел в его согнутую спину.

      – Всё, мальчики,  –  сказал Михаил Антонович жалким голосом.  –  Начинаю худеть. Так все-таки нельзя. Я сейчас вешу двести с лишним кило  –  подумать страшно! И будет еще хуже. Мы все еще падаем немножко.

      Он откинулся на спинку кресла и сложил на животе отекающие руки. Затем поворочался немного, положил руки на подлокотники и почти мгновенно заснул.

      – Спит толстяк,  –  сказал Дауге, оглянувшись на него.  –  Корабль затонул, а штурман заснул. Ну, еще ложечку, Шарль. За папу. Вот так. А теперь за маму.

      – Нье могу, простите,  –  пролепетал Моллар.  –  Нье могу. Я льягу.  –  Он лег и начал неразборчиво бормотать по-французски.

      Дауге поставил тарелку на стол.

      – Михаил,  –  позвал он негромко.  –  Миша.

      Михаил Антонович раскатисто храпел.

      – С-сейчас я его ра-азбужу,  –  сказал Юрковский.  –  Михаил,  –  сказал он вкрадчивым голосом.  –  М-мидии. М-мидии со с-специями.

      Михаил Антонович вздрогнул и проснулся.

      – Что?  –  пробормотал он.  –  Что?

      – Нечистая с-совесть,  –  сказал Юрковский.

      Дауге поглядел на штурмана в упор.

      – Что вы там делаете в рубке?  –  сказал он.

      Михаил