Доктор Торндайк. Око Озириса. Ричард Остин Фримен

на мою дрожащую руку… о, все в порядке, я не обижаюсь. Врач обязан все замечать. Но у меня, как правило, рука устойчивая, когда я не расстроен, однако малейшее возбуждение заставляет меня дрожать, как желе. Дело в том, что у меня только что был очень неприятный разговор…

      – Думаю, – прервала мисс Беллингем, – доктор Беркли как раз находился по соседству и все слышал.

      Мистер Беллингем беззастенчиво рассмеялся.

      – Боюсь, я сорвался, – сказал он, – но я вообще импульсивный человек, доктор, а когда хочу сказать, что думаю, говорю прямо и резко.

      – И громко, – добавила его дочь. – Доктору Беркли пришлось зажать уши.

      Она посмотрела на меня и как будто даже слегка подмигнула серьезными серыми глазами.

      – Я кричал? – не очень сокрушенно, как мне кажется, спросил мистер Беллингем, хотя тут же добавил: – Мне очень жаль, моя дорогая, но больше этого не произойдет. Думаю, мы в последний раз видели того доброго джентльмена.

      – Я очень на это надеюсь, – ответила она, добавив: – А сейчас я оставлю вас, чтобы вы поговорили. Если понадоблюсь, я в соседней комнате.

      Я открыл для нее дверь и, когда она вышла, слегка поклонившись мне, сел у кровати и возобновил консультацию. Это был очевидный случай нервного срыва, к которому имело несомненное отношение происшествие с кебом. Что касается других сопутствующих обстоятельств, меня они не касались, хотя мистер Беллингем, очевидно, считал по-другому, потому что сказал:

      – Это происшествие с кебом оказалось последней соломинкой, оно меня прикончило, но я уже давно качусь с холма. На протяжении последних двух лет у меня очень много неприятностей. Но, вероятно, я не должен докучать вам своими личными проблемами.

      – Мне интересно все, что связано со здоровьем пациента, если вы согласны мне рассказать, – ответил я.

      – Согласен? – воскликнул он. – А вы встречали пациента, который не рад поговорить о своем здоровье? Как правило, возражает слушатель.

      – Ну, ваш настоящий слушатель не возражает.

      – В таком случае, – сказал мистер Беллингем, – я доставлю себе удовольствие, рассказав вам о своих бедах: у меня не часто бывает возможность поворчать, жалуясь респектабельному человеку моего класса. И у меня действительно есть основания жаловаться на судьбу, с чем вы согласитесь, когда я скажу, что два года назад лег спать как джентльмен со значительными независимыми средствами и прекрасными перспективами, а проснулся утром и обнаружил, что стал практически нищим. Не очень приятное испытание, особенно в моем возрасте.

      – Да, – согласился я, – в любом возрасте.

      – И это не все, – продолжал он, – потому что в то же время я потерял брата, моего самого близкого и дорого друга. Он пропал – исчез с лица земли, но, возможно, вы слышали об этом деле. Проклятые газеты тогда были полны этим.

      Он неожиданно замолчал, несомненно, заметив перемену в моем лице. Конечно, я сразу вспомнил то дело. С того момента, как я вошел в этот дом, воспоминание топталось на самом пороге памяти, и теперь слова мистера Беллингема сразу его вызвали.

      – Да, –