Семь жизней одного меня. Короткие рассказы 2. Геннадий Вениаминович Кумохин

как по ледяной горке, съехал вниз и оказался почти по грудь в воде. С первым купанием! Холодная вода привычно обжигала. Однако прохлаждаться было незачем, я смотал леску и протянул конец удилища отцу. Он легко вытащил меня обратно. Только тут мы обратили внимание, что край бетона у самой воды, и, как я убедился, на пару метров под водой покрыты скользкими зелеными водорослями. Я передал спиннинг отцу, перебрался через парапет и вылил воду из хлюпающей обуви. Затем, сняв одежду, отжал ее и снова надел и уж потом, что есть духу, припустил к нашему новому жилищу, до которого было не меньше трех километров по лесу, который здесь привыкли называть парком. Так бесславно, не успев начаться, закончилась моя первая рыбалка на море

      Той же осенью мы с отцом сделали еще одну попытку освоить рыбалку на Днепре, и на этот раз забрались под самую плотину в запретную зону, куда пришлось пробираться через дыру в колючей проволоке.

      Увиденное здесь неприятно поразило меня. Два десятка людей тесно сгрудились на камнях у самого ограждения и полосовали воду странными снастями, называемыми «драч». Тяжелый груз с тремя страшными крюками на толстенной леске забрасывался жестким и коротким удилищем метров под сто и рывками подматывался на катушку. Иногда драч цеплялся за что-то на дне и тогда «рыболов» кричал «цепа!» и, побагровев от напряжения, пытался вытащить нежелательный груз. Но чаще то один, то другой кричал «взяла!» и, также напрягаясь, вытаскивал подцепленного за бок или за хвост здоровенного сазана, по-местному «коропа», или судака. Добыча тут же пряталась в мешок, и все начиналось сначала.

      Нечего и говорить, насколько увиденное здесь совершенно не вязалось с нашими представлениями о рыбалке. Не сговариваясь, ни я, ни отец, никогда не использовали эту браконьерскую снасть.

      – Взяла! – передразнивал отец, – а она «взяла» за хвост.

      Мы все-таки размотали свои удочки и поймали по паре ершей, правда, крупных. Однако неприятный осадок остался надолго.

      Мира

      – Кумохин, срочно зайди ко мне в учительскую, – громко на весь класс возвестила Мира Израилевна на последней перемене.

      Предчувствуя недоброе, я побрел в учительскую. Кроме нас в ней уже никого не было.

      Я остановился почти у самой двери, прислонившись к стенке. Учительница оперлась вытянутой рукой о стену, как бы препятствуя моей попытке сбежать.

      – Кумохин, я знаю, что вчера вечером двое моих учеников распивали алкоголь возле райсовета. Скажи мне, кто это был!

      – Ну, если Вы знаете, зачем же тогда я? – ответил я тихо.

      – Да, я знаю, но я хочу услышать эти имена от тебя. Говори, же! – продолжала наседать Мира, видимо, не теряя надежды сломать меня.

      Я терпеть не могу, когда на меня кричат.

      – Нет,– ответил я уже громче.

      – Ах так, тогда ты скажешь мне перед всем классом,– заявила она и потащила меня за рукав на выход.

      Последним, шестым, был урок литературы, однако никакой литературой у нас и не пахло.

      – Ребята, – начала Мира, как всегда громко и четко выговаривая каждый