Ривер. Николай Александрович Емельянов

исчезающая в тумане. Казалось, она выжжена добела раскалённым лезвием, и след из голубого пламени струился по земле, гладкой и твёрдой, как оплавленный камень. Не яркого, слепящего, а приглушённого, мерцающего. Это голубое сияние, едва уловимое глазом, ощущалось кожей как вибрация. Тропа была живой, я это чувствовал. Она звала меня. Не голосом, не словами, а пульсацией странного внутреннего света. Звала, обещая открыть тайну. И я сделал шаг, не в силах сопротивляться.

      Первым, что пробилось через пелену сна, был тихий шелест ветра в кронах деревьев. Затем донёсся нестройный птичий щебет.

      «Где я?» – мысль вспыхнула и погасла, прежде чем память услужливо подкинула обрывки воспоминаний: поход, горы, зимовье…

      Из соседней палатки доносился храп. Мишка спал как убитый, и я боролся с искушением огреть его по голове первым, что подвернётся под руку.

      Постепенно я начал ощущать собственное тело: его тяжесть, тепло уютного спальника, лёгкое покалывание в затёкших мышцах. С усилием я разлепил веки.

      Сны всегда были моим даром и проклятием одновременно. Каждую ночь они врывались в мою жизнь, как непрошеные гости, принося с собой вихрь эмоций и образов. Иногда это были приятные видения, после которых я просыпался с лёгкой улыбкой и ощущением, словно прикоснулся к чему-то волшебному. Но чаще… чаще это были кошмары. Мрачные, липкие, пугающие, они преследовали меня, загоняя в ловушку страха и отчаяния.

      Выйдя из палатки, я тут же поёжился. Утро встретило серой мглой и пронизывающим холодом, от которого не спасала даже кофта с капюшоном. Небо затянули низкие, тяжёлые облака, кто-то, похоже, забыл убрать мрачные спецэффекты из фильма по «Дискавери».

      «Брр, ну и весёленькое начало дня», – я натянул капюшон до самого носа.

      Трава блестела от росы, и кроссовки мгновенно промокли. «Зашибись», – мысленно простонал я, чувствуя, как холодная сырость пробирается к пальцам ног.

      Подойдя к кострищу, я начал осторожно раздувать угли, оставшиеся с вечера. Они казались безжизненными, но в глубине ещё теплился огонёк. Подбросив несколько сухих веток, я с облегчением услышал, как пламя неохотно, но верно начало разгораться, потрескивая и шипя.

      «Ну вот, уже что-то», – я протянул озябшие руки к огню.

      «Чай! То, что нужно!» – подумал я, представляя, как Мишка скоро проснётся и начнёт ворчать, что умирает от голода.

      Отправился за водой, ступая по траве, усыпанной росой. Каждый шаг сопровождался едва слышным хрустом, словно кто-то шептал вслед.

      Набирая воду в котелок, мой взгляд упал на еле заметную тропу, змеящуюся через бурлящую речку, которая так и осталась для нас загадкой.

      В ту же секунду мир вокруг будто застыл, окутанный странной, звенящей тишиной. По спине пробежала ледяная дрожь, мурашки покрыли кожу.

      Каждая деталь совпадала с пугающей точностью: поваленные деревья, покрытые мхом валуны, узоры лишайника на камнях, складывающиеся в неведомые символы. Я отчётливо помнил эту тропу из своего сна. Реальность и сновидение переплелись, создавая жуткий диссонанс.