Я иду к тебе, сынок!. Александр Никонов

ая для своёго возраста, в это время хозяйничала на кухне, жаря картошку и нарезая на старой разделочной доске лук.

      – Ну, чего тебе ещё? – откликнулась она, смахивая со щёк луковые слезы и вытирая об жёлтый, с синими цветочками фартук руки.

      – Ногу подай!

      – Ноги с собой носить надо! – весело ответила Маша.

      Она заглянула за дверь кухни, постучала в ванную и, когда дверь приоткрылась, просунула в щель клюшку с ручкой в виде ящерицы. Спросила:

      – Тебе помочь?

      – Сама вылезу, не калека пока.

      – Как же не калека, когда с третьей ногой ходишь!

      – Отвали, а! А то вот врежу между глаз, так третий у тебя вырастет.

      – Невежа и грубиянка! – незлобиво ответила Маша.

      Она закрыла дверь на кухню, дорезала лук, бросила его в сковородку.

      Галина была самой верной и самой дорогой подругой, с которой её скрутила судьбинушка ещё в детском доме. Да скрутила в такой жгут, что расплести его не было по силам никому. Она дневала и ночевала у Маши иногда неделями, спасаясь от своёй непутёвой жизни, одиночества и тоски, которые преследовали её, если верить её же словам, как львица лань, всю жизнь. Галина жила в общежитии кондитерской фабрики, где она работала, а тут, как она сама шутила, ей подвернулась возможность пожить на халяву у своёй подруги подольше, потому что неделю назад она поскользнулась по дороге на работу и подвернула ногу.

      Маша слышала, как та прошлёпала из ванной в комнату, что-то бурча под нос. И тут у входной двери раздалась трель электронного соловья. Маша услышала стук клюшки по деревянному полу и то же бурчание под нос. А потом крик Галины:

      – Машуня, тебя тут просють! – В последнем её слове звучала явная издевка.

      – Ну, если только просють, – отозвалась Маша.

      Она выключила газовую плиту, перемешала жареную картошку, накрыла сковороду крышкой и вышла в прихожую. Галина стояла тут же и, подбоченясь, смотрела на гостя. Маша укоризненно взглянула на Галину и нахмурила брови. Та демонстративно отвернулась и, вихляя крупным задом, ушла в комнату.

      Маша, увидев посетителя, с укоризной протянула:

      – Опять ты. Что, снова не хватило?

      Мужчина лет пятидесяти бомжеватого типа, заросший рыжеватыми курчавыми волосами по самые ноздри, укоризненно вскинул на хозяйку свои карие глаза.

      – Маша, ты меня обижаешь, – с хрипотцой ответил он. – Разве я побираюсь? Просто, когда мне предлагают, я никогда не отказываюсь, чтобы не обижать хороших людей.

      Маша скрестила руки на груди и вздохнула:

      – Чего же тебе надо?

      – Помнишь, Машуня, калякчик насчёт видика?

      – Знаю я, какой тебе видик нужен. Это тебе к ней обращаться надо. – Она показала пальцем на зал, где скрылась подруга.

      – Да нет, я серьёзно. – Мужчина прижал ладони к груди. – Ну, помнишь, ты говорила, что видеомагнитофон загнать хочешь.

      Маша засмеялась одним ртом, без звука, потом спросила:

      – Что, навариться хочешь? Проценты?

      – Какие проценты, Машуня? – Мужик распахнул глаза, отчего карие кружки оказались как бы плавающими в топлёном молоке.

      – Не гони дуру, – покачала головой Маша. – Короче, Гоша, что ты будешь с этого иметь?

      – Два процента.

      – Не густо. А мне?

      Гоша оживился:

      – Твои твёрдые, в зелёных.

      – Ну-ну, не мути, Гоша!

      – Твои верные двести двадцать.

      – Чистые?

      – Ага.

      – Заходи. Эй, болезная! – крикнула Маша, – ковыляй на кухню, будем есть первый хлеб со вторым.

      Гоша быстро разделся и стал благодарить:

      – Ну, спаси…

      – Брось, Гошка, а то выгоню.

      – Понял, понял. – Рыжий, подняв руки вверх и проходя на кухню, поздоровался с Галиной: – Привет телохранителю!

      Та пошла на него грудью:

      – Я тебе щас дам телохранителя. Сколько раз я тебе говорила, что я её душехранитель, понял? От таких, как ты вот, прохвостов. Понял?

      – Да бросьте вы собачиться, – укоризненно произнёсла Маша, – ну никогда друг другу не уступят! И что это на вас находит: как не видятся, так чуть не стонут, как соберутся вместе – лаяться начинают.

      – Так это у нас ритуал такой, как у козлов перед брачными играми – сначала рогами постукаться. Ну и подруга у тебя, Машуня! – усмехнулся Гоша, садясь на табуретку.

      Галина будто этого и ждала, она гневно встряхнула своёй чалмой из полотенца и взвизгнула:

      – Не подруга, а сестра! Понял? Мы с ней сестры по жизни, вместе одну каторгу в детдоме отбывали. Понял?

      – Да ладно тебе, Галюня, ну чего ты, – взмолился Гоша и потёр руки. – Машуня, я компот не пью, у тебя есть что-нибудь посущественнеё?

      – «Зубровка»