К востоку от Евы. Ида Мартин

разума», верит в соулмейтов и сбежала от семьи два года назад в поисках свободы.

      Лицо у нее оказалось светлое, улыбчивое, курносое и симпатичное, а волосы, скрученные в тугие дреды, привносили в ее облик нечто от лесной дикарки. Фигура ладная, подвижная, с тонкой талией и соблазнительными формами, которые я все же немного подглядел, пока она одевалась, выбравшись из воды первой.

      Я тоже что-то говорил, но больше смотрел и слушал. Мне нравилось переживать странную, прежде незнакомую близость. В тот момент, хоть обстановка и располагала, я не думал ни о поцелуях, ни о чем-то таком. Подобные мысли пришли позже, на следующее утро. Но когда мы, прижавшись друг к другу плечами, смотрели на серебристую гладь воды, я испытывал лишь окрыленное удивление от того, что способен на подобные переживания.

      – Поможешь немного с комнатой? – попросила Ева, выдергивая меня из приятных воспоминаний в не менее приятное настоящее.

      – Конечно! – Я с готовностью вскочил. – Что делать?

      Я передвигал кресло, письменный стол и единственный шкаф, меняя их местами, раз десять, а Ева пыталась понять, в каком положении они смотрятся менее ужасно, а когда определилась, попросила аккуратно снять со стены ковер, чтобы потом его можно было повесить обратно. Разрешения на самодеятельность хозяин ей не давал, но она была уверена, что тот не узнает, потому что не приезжал в эту квартиру тысячу лет.

      Ковер оказался тяжеленный и висел на тугих веревочных петлях, надетых на вкрученные в бетон небольшие шурупы, и, чтобы снять его со стены, потребовалось немало попотеть. Около двадцати минут я, подобно эквилибристу, балансировал на стуле, весь взмок, стер о шурупы пальцы и потянул шею, но всякий раз, опуская взгляд на Еву и видя, как она радуется каждой освобожденной петле, преисполнялся чувством необыкновенной важности и забывал о всех неудобствах.

      Наконец ковер свалился на пол, а я, обессилев, упал сверху:

      – Все. Перерыв.

      – Забавно. – Ева села рядом по-турецки. – Я только и делаю, что переезжаю из квартиры в квартиру и только сейчас впервые подумала, что было бы здорово иметь свою, где можно делать что хочешь и как хочешь.

      – Ты про перестановку и ремонт?

      – Я про все. Знаешь, что такое чувство дома?

      – Уют? Комфорт?

      – Спокойствие. Когда ты знаешь, где ты будешь завтра и с кем, и тебя это не удручает, а выбрасывает такую порцию дофамина, что больше ни о чем и думать не хочется.

      – Дофамина. – Я усмехнулся. – Ты тоже одна из этих? Дофаминозависимых?

      – Все люди в той или иной степени в нем нуждаются. Когда организму его не хватает, человеку просто не хочется жить. Он видит мир в серых красках и ничему не радуется. А дофамин – это предвкушение счастья, без него люди сходят с ума.

      – Актеров в лагере тоже зомбировали дофаминовой теорией? – Я не мог отвести от нее глаз, и слово «счастье» из ее уст прозвучало вдруг так, словно она сама была им.

      – Не знаю, я приехала уже подготовленной.

      – Расскажи