Мягкая ткань. Книга 2. Сукно. Борис Минаев

по каждому вопросу. А если учителя от себя выберут женщину, может же такое быть? – не унимался Даня. Ну конечно может, спокойно и с достоинством отвечал конвойный, да только речь же идет не обо всех вообще женщинах, а лишь о тех, которые дома сидят и по хозяйству, а таких у нас большинство.

      …Эти дни перед расстрелом были, наверное, лучшими в жизни Дани, как будто он заново родился, хотя, напротив, должен был вскоре умереть. Конвойный позволял ему есть зеленые еще яблоки. Стоял жаркий июль, а яблоки уже лежали в траве, с коричневыми бочками, напоминая о том, что когда они дозреют, его, скорее всего, уже не будет в живых. Он очень радовался, что конвойный попался такой милый. Кстати, по всей видимости, он его и расстреляет, вообще, об этом следовало бы узнать заранее, и в момент, когда все было особенно хорошо, они сидели на крыльце бывшей гимназии и пили квас, Даня спросил: а как тут происходят расстрелы и кто будет исполнять? Конвойный закашлялся, а потом спокойно ответил, что никак не происходят…

      Слово за слово из него удалось вытащить интересные подробности. Оказалось, что глава местной власти Почечкин не любит расстрелы. Поэтому расстреливают в народной республике редко, только в случаях крайней нужды. За злодейства. Даня попытался выяснить, как можно более аккуратно, какова градация злодейств. Ответы были обнадеживающие. Злодейством считалось в народной республике бессмысленное смертоубийство одного, двух и более человек, изнасилование, в особенности групповое, воровство продовольствия в крупных размерах, ну и… оскорбление революционных чувств (срывание флагов, глумление над святынями, коими считались Конституция народной республики и ее Представительное собрание). Даня решил тогда выяснить, бывали ли случаи глумления и как часто. Да не часто, заметил конвойный, но все ж таки расстреляли злодея. Оказывается, еще в начале существования республики недовольный решениями новой власти купец Дементьев набросился не то с кулаками, не то с кастетом на главу Представительного собрания народного есаула Почечкина и был им застрелен в упор. Так это ж не расстрел, это самозащита, подумал про себя Даня, но вслух сказать отчего-то не решился. Невероятный гуманизм здешних порядков показался ему странным и оттого подозрительным. Возможно, людей в подвалах здесь пытают по ночам и закапывают живьем, такое ведь тоже возможно, и Даня внезапно задумался о том, что вряд ли он сможет получить ответ на все мучающие его вопросы в этой жизни, а в другой жизни, наверное, ведь и вопросы будут другие?

      Дане не доводилось самому участвовать в расстрелах. Бог миловал, как сказала бы мама, расстрелы не входили в его функции ни в качестве руководителя уездных хлебозаготовок в Александрове, ни в грозном качестве консультанта реввоенсовета 14-й армии, всегда это делали какие-то другие люди.

      Эти расстрелы, ну то есть когда несколько человек (минимум два или три) стреляют в безоружного, даже иногда со связанными руками, приговоренного, порой сильно раздетого, раненого, находящегося