Лин-Ли. Татьяна Владимировна Солодкова

дайте ей сил и здравомыслия!

      Лина никогда не считала себя особо набожной, но сейчас была готова молиться всем известным покровителям – слишком многое было поставлено на карту.

      Однажды она уже не сдержала свой характер – и язык, будь он неладен! – в узде. И чем это кончилось? Нет, облажаться снова нельзя…

      В итоге уснула Линетта только под утро. Толком не просыпаясь, ударила ладонью по зазвеневшему механическому будильнику на прикроватной тумбе и снова провалилась в беспокойный поверхностный сон. Пришла в себя, когда уже совсем яркое утреннее солнце коснулось лица, расчертив внутреннюю поверхность век красными узорами.

      Проспала! Эта мысль отрезвила, окончательно согнав сон.

      Часы на тумбе показывали, что все не так плохо, и Ризаль ждет их с лордом в своем кабинете не раньше чем через час, после общей планерки. Зато об обещанном Дорнану завтраке можно было забыть.

      Завтрак! Она же обещала соседу за услугу собственноручно приготовленный завтрак!

      – Вот же черт, – выругалась Линетта от всей души, спустив ноги с кровати и не глядя нащупав ими тапочки. Дорнан – мастер по взаимопомощи, но стоит не сдержать слово, в другой раз можно не ждать от него услуги. – Черт, черт, черт, – бормотала Лина, уже оказавшись в ванной и умываясь ледяной водой. – Че-е-ерт, – стонала, торопливо доставая из шкафа вещи и на скорую руку собирая волосы в косу.

      Над одеждой не думала – сняла с вешалки первое попавшееся темно-коричневое платье с глухим воротом и рядом мелких пуговиц на груди. Снова выругавшись, запихнула обратно в шкаф нахально высунувшийся между створок бордовый подол испорченного праздничного наряда, который вопреки логике она так и не выбросила. Наскоро заправила постель и поспешила из комнаты.

      ***

      Хмурый Дорнан сидел за кухонным столом, жуя не слишком свежее на вид печенье. Видимо, рассчитывая на ее обещание, сосед встал слишком поздно и уже не успевал забежать позавтракать к Люси.

      Весь стол перед темным магом был усыпан крошками, которые, он, как и всегда, непременно оставит после себя, «забыв убрать», пока кто-нибудь ему не «напомнит». Но сегодня у замершей в дверях Линетты язык не повернулся сказать что-нибудь по этому поводу.

      – Прости, – пробормотала она, повинно склонив голову и опершись плечом о дверной косяк.

      – Я запомню, – буркнул Дорнан. Не зло и не обвинительно, даже с усмешкой, но у Лины, прожившей с ним под одной крышей уже больше года, не было даже сомнения: запомнит.

      «Вот же черт», – выругалась она, кажется, уже в сотый раз за это утро, правда, мысленно. И снова захотелось провалиться сквозь землю.

      До переезда в Прибрежье Линетта вообще не сквернословила – у них в семье было не принято. Отец мог в сердцах бросить какое-нибудь крепкое словечко, но на то он и мужчина – так с детства учила мама. А потом подросшая Лина точно так же напутствовала младших сестер, сама никогда не позволяя себе невежливого слова.

      Но потом случилось Прибрежье, и, кажется, все в ее жизни