Крыса в храме. Гиляровский и Елисеев. Андрей Добров

к вашим словам. Повторите, пожалуйста, еще раз, как ваше имя и отчество?

      Я просто достал визитную карточку и вручил ее профессору.

      – Гиляровский. Гиляровский, – пробормотал он, поднося карточку поближе к глазам. Вероятно, от постоянного чтения зрение Мураховского ослабло. – Кажется, я знаю вашу фамилию. Ведь это вы тот самый репортер, который описал каторжный труд на белильной фабрике? И Кукуевскую катастрофу? И давку на Ходынке по случаю коронации?

      – Да, – кивнул я, – все верно.

      – Я читал ваши репортажи в газетах. Судя по ним, вы человек честный, принципиальный и стоите на стороне простого народа.

      – Спасибо.

      – Угнетенного народа, – добавил Мураховский, испытующе взглянув на меня, но тут же спохватился. – Простите, все это сейчас… Почему там, на лестнице, вы сказали, что Верочка погибла совсем в другом месте? Как вы оказались свидетелем? В полиции мне сообщили, что ее тело нашли в Водоотводном канале, что она спрыгнула с моста. Конечно, это совершенно невероятно, Веруша была не таким человеком… Да и в личной жизни… Вы же видели Борю – они были прекрасной, гармоничной парой. Нет, конечно, я не лез в их отношения, я далек от домостроевских порядков. Уж поверьте, я знаю, о чем говорю – это моя специализация – древнерусское право… Впрочем, зачем это вам? Простите, у меня путаются мысли. – Он вдруг закрыл лицо руками и тихонечко всхлипнул. – Простите, такое горе! О чем я говорил? Да! Самоубийство. Я бы никогда не поверил, но в полиции сказали… Факты. Куда от них деваться?

      – Это не было самоубийством, – начал я тихо.

      – Как?

      – Это не было самоубийством. Это был несчастный случай.

      – Но полиция…

      – Полиция была введена в заблуждение. Тело Веры ночью принесли к мосту и сбросили вниз. Но погибла она в другом месте.

      Мураховский смотрел на меня растерянно.

      – Она погибла в доме номер четырнадцать по Тверской улице, упав из ниши в стене, – сказал я, – оступилась во время погони.

      – Погони? – удивился Мураховский.

      Я пристально вгляделся в лицо профессора, стараясь не пропустить ни одной непроизвольной реакции, а потом произнес:

      – Она изображала Красного Призрака, Павел Ильич. Красного Призрака в бывшем дворце Марии Волконской.

      Вот оно! Наконец до Мураховского дошел истинный смысл того, что я хотел ему сообщить. Это было видно по глазам, в которых теперь явно прочитался ужас от только что услышанных подробностей.

      – Боже мой! – прошептал он.

      Профессор вскочил, выбежал в гостиную – через открытую дверь я видел, как он остановился перед креслом, в котором сидел Борис, и занес руку – как будто для удара. Молодой человек, заметив лихорадочный блеск в его глазах, судорожно сжался. Но Мураховский вдруг остановился, опустил руку и, не глядя больше ни на кого, громко сказал:

      – Молодые люди! Я вам доверял. А вы предали меня. Прошу вас немедленно уйти и больше никогда не приходить.

      – Что случилось,