Бесогон. Россия между прошлым и будущим. Никита Михалков

«Не отличались способностями к полезным боевым действиям»?! Великий Наполеон предпочитал казачье седло. Император Наполеон, изумлённый этой фантастической атакой, лавой казачьей, которая сметала всё на своём пути, приказывал своим маршалам изучать эту атаку. Но, как говорится, что русскому хорошо, то немцу смерть (хотя и о французах речь). Это ведь воспитывалось с молоком матери. Для этого нужно было родиться в степи и дышать степным воздухом, ковылём, ветром, жить вместе с табунами для того, чтобы познать, что такое упоение в бою, в атаке лавой. Научиться этому за партой было невозможно…

      Я думаю, что здесь особая культура. Казачья культура, в которой не только казачьи песни, казачий круг, пляски, сабля, нагайка… Нет, в ней есть настоящее, корневое, живое. Это образ жизни народа, а не просто внешняя форма выражения.

      Николай Николаевич Туроверов

      Но вернёмся к Туроверову.

      Он служил во врангелевских войсках. Когда Врангель отступил в Сербию, то Туроверов начал работать там мукомолом и грузчиком. Потом перебрался в Париж. Учился в Сорбонне, по вечерам разгружал вагоны… А в 1939 году ушёл с Иностранным легионом в Африку.

      Вдумайтесь, ведь это потрясающе! Первая мировая война, Гражданская война – кровавая и кровная! А тут – наёмная война в Иностранном легионе. Но для Туроверова война – это бой, драйв, адреналин. Он был так воспитан с младых ногтей. Казачья кровь! И боевой дух, который впитал он с молоком матери, превратился для него в профессию, в ремесло.

      Но «настоящей работой», жизненно важным и родным для него стало совсем иное…

* * *

      Ах, Боже мой, жара какая,

      Какая знойная сухмень!

      Собака, будто неживая,

      Лежит в тени; но что за тень

      В степи от маленькой кислицы?

      И я, под сенью деревца,

      В рубахе выцветшего ситца,

      Смотрю на спящего отца.

      И жаркий блеск его двухстволки,

      И жёлтой кожи патронташ,

      И кровь, и перья перепёлки,

      Небрежно брошенной в ягдташ, —

      Весь этот день, такой горячий,

      И солнца нестерпимый свет,

      Запомню с жадностью ребячей

      Своих восьми неполных лет,

      Запомню, сам того не зная,

      И буду помнить до конца.

      О, степь от зноя голубая,

      О, профиль спящего отца!

      1930

      Какая здесь сразу чувствуется печаль, печаль утраты! Вообще вся эмигрантская литература наполнена ощущением потерянной Родины. Ощущением немыслимым без трагического изгнания, без сирой чужбины. Наверное, Туроверов смог бы написать стихи про спящего отца, вспоминая его, сидя у себя в Старочеркасске, в своём родовом доме… Но в эмиграции – это был не просто ушедший отец, нет, это была утрата отцовства. Всего того, что делало и делает казака тем, кем он есть и был.

      Потеря Родины…

      Таким образом заканчивается стихотворный цикл- воспоминание Туроверова о детской жизни,