«Ты Королева» и другие рассказы. Евгений Ярочкин

как ничего особо не выражают снимки для паспорта. Тусклые цвета фона были перемешены и размыты между собой так сильно, что явно выдавали атмосферу студийной съёмки – бумажный спускающийся сверху фон. А когда, прокручивая дальше, я обнаружил почти сотню таких кадров, где менялись лишь настроение на лице модели и общий световой рисунок, у меня не осталось сомнений, что моя девушка устроила портретную съёмку в какой-то из студий, либо у себя дома. На этом все снимки на карте закончились. Я долго всматривался в лицо позирующей для моей девушки модели на последнем кадре, на её уже немного уставшие глаза, слегка сутулый корпус и пустой взгляд. Во мне чувствовалось настроение зрителя в кинозале, когда фильм закончился, а в тебе какое-то притуплённое чувство, из-за того, что нужно снова переключаться на основной режим, выходить из зала, забирать верхнюю одежду, плестись домой и незаметно перетекать в русло каждодневной жизни. Мини-праздник закончился.

      Я перемотал к самому первому кадру и просмотрел всё заново. Интрига с девушкой у синей стены и на крыше уже не была интригой. Кадр с обнажённым бедром не вызывал того яркого ощущения, как в первый раз. Прошёлся заново ещё раз. Я подумал, что по этим фотографиям можно было бы составить психологический портрет об их авторе, но почувствовал, что сейчас мне это уже не особо интересно. Прокрутил до кадров у зеркала. Ещё до того, как на экране снова появилась моя девушка с фотоаппаратом и в халате, чувство стыда или намек на чувство стыда, легонько кольнуло меня где-то внутри. Я подумал о нарушении чьих-то границ, и тогда меня пронзило, будто током, неловкое чувство за некий содеянный проступок, как бывает, когда вдруг вспомнишь о себе что-то стыдное, какой-то неловкий за себя случай перед другими по пьяни, по неосторожности или в порыве нахлынувших чувств. Но в течение минуты это проходит, ты начинаешь говорить себе, что это было давно и никто не помнит, и никого ты давно уже из тех людей не видел. Но пока я отчётливо помнил, как взял её карту своей рукой, помнил всех посетителей на лицо, и видение всего этого было такое свежее в моём мозгу, что самый допотопный детектор лжи выявил бы меня ещё до подключения проводов к моей коже.

      Я подошёл к своему окну. На мой двор навалились сумерки, но это были всё те же уложенные плиткой дорожки, трава, деревья, соседние дома, люди, собаки. Всё как будто возвращалось на свои места, как будто мир никуда и не пропадал. Со всем этим уходил и озноб. Моему телу уже не было холодно без пледа, а внутри начинало возобладать спокойствие. Дворик за окном всё больше накрывало свинцовыми тучами. Теперь я мог заниматься любыми делами. Мог работать хоть до утра, домыть посуду, посмотреть какой-нибудь фильм, закинуть стирку, позвонить маме, проверить почту, прочитать кучу накопленной информации, сходить в магазин, в кино. Охваченность этим чужим мелким куском пластика спадала, а с ней и возбуждённость всех моих внутренних процессов. Как будто вулкан рванул из безмятежных гладей, извергся наружу без остатка и теперь медленно стухал. Только