Пусть любят вас, любите вы. Юрий Борисович Шершнев

с глаз слезу.

      Такой была Анастасия.

      Была открыта и проста.

      Но, высоко себя носила

      И знала: сколь её цена.

      Прошу прощенья и вернёмся,

      Туда, где свечи зажжены.

      Туда, где скрипка тихо льётся,

      Как лекарь страждущей души.

      Анастасия улыбалась,

      Кому-то руку подала,

      Кому-то головой кивала,

      И чью-то карточку взяла.

      А вот почтенная матрона

      Её увидев, подошла:

      – Анастасия, видит боже,

      Ну, до чего ж ты хороша.

      – Ну, что вы, право, – лик зарделся.

      – Ты слишком, милочка, скромна.

      А скромность, верно – красит деву.

      Но ту, которая глупа.

      Она глазами указала

      На дам, стоявших у окна:

      Те скрыли губы веера́ми.

      – Судачат, верно, про тебя.

      Не обращай на них вниманья.

      Прости, но я уже стара́,

      Чтоб говорить высокопарно

      О тех, кому лишь грош цена.

      А я хочу тебе представить:

      Умён, да и хорош собой.

      Чего скрывать: довольно знатен.

      Зовут Викто́р, племянник мой.

      Рукой кого-то пригласила,

      Кто был у дамы за спиной.

      На Настю чуть глаза скосила:

      – А вот и он, племянник мой.

      – Как вас зовут, мадемуазель? -

      Вертя меж пальцами монету,

      Невежда молодой спросил,

      Явив презренье к этикету.

      – Анастасия.

      – Как просто́.

      Викто́р, что значит – «победитель», -

      Он не смотрел в её лицо,

      Иначе многое б увидел.

      – Вы правы: простенькое имя.

      Я не «Катри́н» и не «Лизо́к».

      Головка ватой не набита.

      А вы – Викто́р. Но, не Гюго.

      Я не могу не согласиться:

      Простое имя у меня.

      Но вам на мне и не жениться:

      Вы, сударь, граф, купчиха – я.

      Анастасия зазевала:

      – Как вы скучны, – она сказала.

      И даму по́д руку взяла,

      К окну с собою увлекла.

      Лицо у дамы потемнело:

      – Прости его, он крайне глуп.

      Кичи́тся званьем неумело,

      Карман при этом насквозь пуст.

      – Пустое. Веянье Европы.

      Вы говорили: он там рос?

      – Учился. Восемь лет там пробыл.

      – Наукой перегружен мозг.

      «Да. Ей, конечно, он не пара.