Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой. И. М. Смилянская

плана, ибо он главнейше зависишь должен от тех действий, которыя произойти могут между того края христианами турецкими подданными»[522] (курсив наш. – Авт.). И опять, как в рескрипте Спиридову, – ни слова об островах и «удобных пристанях», ибо «секрет – душа политики».

      Однако, не афишируя планов территориальных приращений, в 1770 г. Екатерина не могла не думать и о будущем устройстве греческих земель. В письме к Вольтеру, датированном 27 мая / 7 июня 1770 г., она еще видела Грецию «вольною»[523]и в августе 1770 г. писала об участии «спартанских легионов» при заключении возможного мира с Портой[524].

      Примечательно, что, еще не зная о Чесменской победе и об установлении господства русского флота в Архипелаге, 19 июля 1770 г. императрица направила А.Г. Орлову очередной рескрипт. Она пока не имела достоверных известий о морейской драме, а сведениям, публиковавшимся в европейских газетах, не очень доверяла. По-видимому, Екатерина находилась еще под впечатлением известий об успехах в Морее, хотя морейское донесение А.Г. Орлова, не предрекавшее побед на суше, должно было ее насторожить. Тем не менее она понимала, что впереди предстояли контакты с архипелагскими греками, а следовательно, взаимоотношениям с греческим миром надлежало придать ясность. Рескрипт свидетельствовал о том, что «испанские замки» Екатерины II постепенно обретали реальные очертания; к тому же он позволяет проследить политический генезис «Греческого проекта». В рескрипте Екатерина, избегая определения политического строя освобождавшихся греков, туманно писала лишь о некоем политическом бытии нового «соединения», обладающего «новым и целым корпусом»[525].

      После получения информации о поражениях соединенных с греками российских частей в Морее и об одержанной русскими победе при Чесме Екатерина, кажется, «забыла» об идее греческой самостоятельности. 28 сентября / 9 октября 1770 г. она писала Вольтеру: «Греки и Спартане совсем переродились; они больше стараются о грабежах, нежели о вольности. Они погибнут невозвратно, если не воспользуются распоряжениями и советами присланнаго от Меня им героя»[526]. В этом контексте о независимости греков речь уже не шла, и в том же сентябре 1770 г. Государственный совет предполагал выговорить для них лишь генеральную амнистию[527]. Причем, начертав условия этой генеральной амнистии, императрица поручила А.Г. Орлову, «будучи там на месте», выяснить, что выговорить (?) при заключении мира для архипелагских греков, имея в виду под «некоторыми преимуществами» – «не иметь Турецкого начальника, чтобы самим собирать подати и проч. подобный»[528].

      Екатерина и Орловы были не единственными, кто интересовался будущей судьбой возможных территориальных приобретений России в Архипелаге.

      Размышлял о «новом и целом корпусе» и глава внешнеполитического ведомства Н.И. Панин. К июлю 1770 г. у него имелся собственный план создания греческого государства по

522

Там же. С. 663.

523

«По-видимому, Греция может опять сделаться вольною, но очень далеко ей еще до того состояния, в котором она была некогда; однако ж приятно слышать напоминание о тех местах, коими нам в малолетстве нашем уши заглушили» (Переписка российской императрицы Екатерины II и господина Вольтера. Ч. 1. С. 87).

524

Там же. С. 102.

525

Материалы для истории русского флота. Ч. XI. С. 566 – 567.

526

Переписка российской императрицы Екатерины II и господина Вольтера. Ч. 1. С. 123.

527

Архив Государственного совета (АГС). СПб., 1869. Т. 1. С. 60.

528

Письма и записки императрицы Екатерины Второй к графу Никите Ивановичу Панину // ЧОИДР. 1863. Кн. 2. С. 113.