Полдень, XXII век. Аркадий и Борис Стругацкие

пять, – пробормотал он. – Солнце сядет через полчаса.

      – Что вы сказали, Лазарь Григорьевич? – спросил Новаго.

      Он тоже остановился и оглянулся на Манделя.

      – Блеяние козленка манит тигра, – произнес Мандель. – Не разговаривайте громко перед заходом солнца.

      Новаго огляделся. Солнце стояло уже совсем низко. Позади на равнине погасли пятна солончаков. Дюны потемнели. Небо на востоке сделалось черным, как китайская тушь.

      – Да, – сказал Новаго, озираясь, – громко разговаривать нам не стоит. Говорят, у нее очень хороший слух.

      Мандель поморгал заиндевевшими ресницами, изогнулся и вытащил из кобуры теплый пистолет. Он щелкнул затвором и сунул пистолет за отворот правого унта. Новаго тоже достал пистолет и сунул за отворот левого унта.

      – Вы стреляете левой? – спросил Мандель.

      – Да, – ответил Новаго.

      – Это хорошо, – сказал Мандель.

      – Да, говорят.

      Они поглядели друг на друга, но ничего уже нельзя было рассмотреть выше маски и ниже меховой опушки капюшона.

      – Пошли, – сказал Мандель.

      – Пошли, Лазарь Григорьевич. Только теперь мы пойдем гуськом.

      – Ладно, – весело согласился Мандель. – Чур, я впереди.

      И они пошли дальше: впереди Мандель с саквояжем в левой руке, в пяти шагах за ним Новаго. «Как быстро темнеет, – думал Новаго. – Осталось километров двадцать пять. Ну, может быть, немного меньше. Двадцать пять километров по пустыне в полной темноте… И каждую секунду она может броситься на нас. Из-за той дюны, например. Или из-за той, подальше. – Новаго зябко поежился. – Надо было выехать утром. Но кто мог знать, что на трассе есть каверна? Поразительное невезение. И все же надо было выехать утром. Даже вчера, с вездеходом, который повез на плантации пеленки и аппаратуру. Впрочем, вчера Мандель оперировал. Темнеет и темнеет. Марк, наверное, места уже не находит. То и дело бегает на башню поглядеть, не едут ли долгожданные врачи. А долгожданные врачи тащатся пешком по ночной пустыне. Ирина успокаивает его, но тоже, конечно, волнуется. Это у них первый ребенок, и первый ребенок на Марсе, первый марсианин… Она очень здоровая и уравновешенная женщина. Замечательная женщина! Но на их месте я бы воздержался от ребенка. Ничего, все будет благополучно. Только бы нам не задержаться…»

      Новаго все время глядел вправо, на сереющие гребни дюн. Мандель тоже глядел вправо. Поэтому они не сразу заметили Следопытов. Следопытов было тоже двое, и они появились слева.

      – Эхой, друзья! – крикнул тот, что был повыше.

      Другой, короткий, почти квадратный, закинул карабин за плечо и помахал рукой.

      – Эге, – сказал Новаго с облегчением. – А ведь это Опанасенко и канадец Морган. Эхой, товарищи! – радостно заорал он.

      – Какая встреча! – сказал, подходя, долговязый Гэмфри Морган. – Добрый вечер, доктор, – сказал он, пожимая руку Манделя. – Добрый вечер, доктор, – повторил он, пожимая руку Новаго.

      – Здравствуйте,