Путешествие в Закудыкино. Аякко Стамм

и, наклонившись как можно ближе к уху наркома, заговорщицким шёпотом произнёс.

      – Капитала больше нет.

      – Нэт, да? Как эта, нэт? Куда же он падевалса? Испарылса, да?

      – Никак нет, товарищ нарком, я не шучу, я серьёзно. Капитала… это… правда, больше нет.

      – Как нэт?

      – Совсем!

      – Э-э, не темны, што такое нэт? Вчера биль, утром биль, в обэд тоже биль, а тепер нэт? Што Ротшильд нэт? Черчилль нэт?

      – Совершенно верно, товарищ нарком, никого их больше нет. Им пришёл,… понимаете,… конец им пришёл! Мы их… победили!

      – Да-а? – грозный нарком недоверчиво вглядывался в глаза очкарика, ожидая обнаружить в них какой-то подвох, но видел только чистое небо и искреннюю убеждённость, отчего пришёл в некоторую нерешительность и даже какую-то, если так можно выразиться, оппортунистическую мягкотелость. – Пачему?

      Очкарик открыл, было, рот, чтобы окончательно добить собеседника неопровержимостью фактов, но осёкся, так как в дверь кабинета постучали. Через секунду на пороге нарисовался всё тот же майор Алёша с подносом в руках.

      – Разрешите войти, товарищ нарком? Ваш чай…

      – Ты уже вашёл! – нарком заметно нервничал, наверное, от нетерпения. – Пастав на стол и ухады. Ми заняты.

      Майор Алёша вышел.

      – Пей чай, дарагой. Настаящий, грузынский, не марковний, – попотчевал гостя хозяин кабинета, наливая себе, в свою очередь, армянского… в маленькую рюмочку. – Лымон бери. Так что ты гаваришь? Канэц, да? Пачему канэц? Абаснуй.

      – Так точно, товарищ нарком, конец! Конец всему мировому капиталу! Понимаете, мы их победили! Мы их похороним на обломках их же прогнившей насквозь и дурно пахнущей демократии! Капитала больше нет! Империализма больше нет! Наступает эра всемирного торжества социализма! Да что там социализма, коммунизма! Коммунизма и милосердия! Милосердия и Диктатуры Пролетариата! Светлая заря, зажжённая Великим Октябрём, расцветает, ширится и полыхает всемирным пожаром Мировой Революции на пепелище нашей родной России! Нет больше богатых! Нет больше бедных! Никого нет – все равны, представляете!? Наступает эра всеобщего равенства! Равенства и братства! И абсолютной Свободы! Свободы и Законности! И сделали это мы, представляете, товарищ нарком, Мы!

      – Кто эта ми?

      – Мы – Советский народ! Мы с вами! Вы и я,… и товарищ Сталин, разумеется!

      – Да-а? А как ми эта сделали? – всё ещё недоумевал человек в пенсне и кепке, сбитый с толку не в меру воодушевлённой речью очкарика.

      – Легко!

      – Да-а?!

      – Да вам собственно и делать-то ничего не надо. Я всё уже сделал!

      – Да-а? А што ты сделал?

      – Можно сказать без преувеличения, что я нашёл философский камень!!!

      Народный Комиссар Внутренних Дел – человек по натуре кроткий и даже, где-то, ранимый, но по долгу своей службы внушающий трепет и содрогание миллионам и миллионам советских граждан. Человек, чьё имя при одном только упоминании поражало в самое сердце и обращало в позорное, паническое бегство многочисленные