Сводные. Нарушая границы. Вероника Фокс

Моя малая. Та, которую хотелось защищать. Быть для нее примерным братом.

      Все это я прятал глубоко в сердце, и не дай бог Лу об этом узнала бы…

      А потом я смирился. Смирился с тем, что я ей не нужен.

      Я провел пальцами по бархатистой пыли на комоде – здесь, под слоем старых школьных тетрадей, мы когда-то прятали «секретные» записки. Вдруг ладонь наткнулась на шероховатый уголок.

      Список.

      Бумага пахла ее духами. Буквы выскакивали строчкой муравьев, танцующих макабр: «Список дел, который я, Мария-Луиза, должна сделать до смерти». Горло сжалось, будто кто-то запустил в него ледяную гальку. Пункты мелькали, как вспышки камеры, – «татуировка», «горка высотой с Эйфелеву башню», а между ними…

      Я

      «Не забывать поздравлять…», «Подарить то, что он давно хотел…». Каждое слово прожигало пергамент, превращаясь в дымчатые кольца памяти.

      Вот она, семилетняя, спит, прижав ко лбу «Хроники Нарнии», а я осторожно вынимаю книгу из цепких пальчиков.

      Вот она, протягивает мне миндальное печенье с виноватой улыбкой: «Я же знаю, ты ненавидишь, но вдруг…»

      Рука дрожала, превращая листок в шелестящий лист осеннего клена.

      Шестнадцать упоминаний.

      Шестнадцать гвоздей в крышке гроба, где я похоронил надежду.

      Внезапно за спиной хрустнула половица.

      – Ганс?

      Голос обжег сильнее, чем спирт на порезах. Обернувшись, я машинально прижал список к груди – глупый жест, будто пытаясь спрятать собственное сердце. Лу стояла в дверях, закусив нижнюю губу. В ее глазах метались осколки – страх, надежда, стыд, что-то еще…

      – Это… – начал я, но язык прилип к нёбу. Вместо слов протянул ей бумагу, будто разряженный пистолет.

      Она не взяла. Глаза цвета незрелой сливы вдруг наполнились тем блеском, который я помнил с тех самых ночей в шалаше, когда мы загадывали желания на падающие звезды и клялись найти волшебный шкаф.

      – Ты прочитал пункт про примирение, – не спрашивая, констатировала она. Пальцы сжали ткань черного платья до побеления костяшек. – Я… не хотела, чтобы ты его увидел. Ну.. список.

      – Но оставила его на самом видном месте, зная, что я его увижу, ведь так?

      Лу промолчала. Ее губы дрогнули, будто пытались поймать невидимую нить между нами – ту самую, что когда-то связывала наши пальцы в детской клятве. Сейчас на миг она была похожа на ту девчонку из шалаша на заднем дворе: растрепанной, упрямой, вечно жующей миндальные конфеты из кармана пижамы.

      – Мне было страшно, – выдохнула она, наконец. – Будто если я скажу это вслух, ты… исчезнешь. Как тогда, когда собрал вещи и ушел из дома.

      Сердце упало куда-то в сапог, набитый зимним снегом. Я сделал шаг, и пол скрипнул, словно предупреждая.

      Ее дыхание смешалось с моим – сладковатый миндаль против горького кофе.

      – Лу, мы… – голос предательски сломался. Руки сами потянулись к ней, но движение вышло резким, будто я пытался поймать падающую вазу. Ладонь шлепнулась ей на плечо, пальцы вцепились в тонкую ткань платья.