С мейсе Райкконен что-то не так. Анна Ледова

я не любила. Спонтанную близость со случайным незнакомцем – тем более. Ну, выяснилось, что не люблю, ибо такого конфуза со мной ранее не приключалось.

      – Да чтоб тебя приподняло да перекорёжило! – заорала я, когда несущаяся телега обрызгала грязью новое платье и окончательно вывела меня из себя. В правой руке сразу нестерпимо зачесалось.

      – Сама по сторонам смотри, слепошарая! – не остался в долгу извозчик, даже не обернувшись с козел.

      Вот хам! Для кого вообще дорожные правила писаны?!.. «Обозам по городу надлежит ездить размеренно, пропуская пеших горожан, а конным всадникам – трусцой, ежели не имеется на быструю езду особого разрешения… В дни слякотные и дождливые кучерам должно навешивать особые фартуки на колёса, дабы не портить грязью клумбы и одежды уважаемых жителей»…

      Какой-то женщине впереди тоже досталась порция грязи, и ещё одной, а потом визги и проклятия переросли в тихий растерянный гул. Я пригляделась вслед наглому извозчику.

      Крепкая лошадёнка растерянно заржала, перебирая ногами в воздухе. Извозчик пока ещё не понял, что происходит, но спустя несколько секунд тоже завопил. Телега, всё ещё крутя колёсами, плавно и торжественно воспаряла над мостовой. А крепкую конструкцию уже будто сжимала невидимая рука, заставляя доски изгибаться волнами.

      – Ой-ёй, – тихонечко произнесла я и поспешила убраться.

      – Ты-ыы!.. – взвыл извозчик, отыскав меня взглядом с высоты. – Ведьма! Держи ведьму!!.. Это всё она!..

      Но я уже завернула за угол. И ничего я не ведьма. Ездить просто аккуратнее надо.

      Выглянувшее после дождя солнце располагало к прогулкам, и я всё же решила наведаться к Натану, проверить одну догадку.

      У моего давнего приятеля – доброго, чуткого и заботливого – был лишь один недостаток, мешавший нашей дружбе: поразительная влюбчивость. Только на моей памяти объектов воздыхания сменилось уже два или три десятка.

      И вот На́тан, чьё восторженное и романтичное сердце не терпело пустоты, после очередного драматичного расставания вдруг решил, что отныне влюблён в меня. И донимал своим чувством весь последний месяц. Безответные страдания Натан ценил не меньше взаимной любви, а потому вовсю упивался ими.

      Натан влюблённый был страшен. Не зная сна и отдыха, он сутками напролёт читал под моим окном плохонькие стихи и выл серенады. Мотался за мной хвостиком, увещевая принять его любовь. Восхищался мною и упрекал в жестокосердии. Ныл, плакал, был прилипчив и вездесущ.

      Я предпочла действовать, не дожидаясь, когда его кратковременное чувство схлынет само собой. Больше двух месяцев вечная любовь Натана обычно не длилась, но моего терпения уже не хватало. И после очередного обвинения в холодности и нежелания дать ему хоть крохотную надежду я пошла ва-банк.

      – Да кто бы говорил! – обернула я против него его же оружие. – Я вообще-то, памятуя о нашей дружбе, с тобой хотя бы общаюсь. А могла бы и пристрелить, ты меня знаешь. А вот ты – настоящий бесчувственный чурбан!

      – Это как?.. Это чего это? – растерялся Натан.

      – А