Горбун. Марина Анатольевна Гуликэ

деревни только барский дом, там то в эту ночь и рожала жена барина Меланья Федоровна. Повитуха и няньки сновали по дому со скоростью света, но это не прибавляло сил роженице. Роды были тяжелые, у всех домочадцев было на слуху, что ребенок нежилец. Но кто бы что не говорил, а родилась двойня. Девочка первая здоровенькая и крикливая, а вот мальчишечка маленький сгорбленный, долго молчал, но повитуха, зная свое дело, вдохнула жизнь в это маленькое убогое тельце и ребенок заплакал. Сказать, что все были удивлены появлением сразу двоих детей, значит ничего не говорить. Барин, Никодим Савельевич, до этого простоявший на коленях под образами несколько часов, подошел к кровати своей жены и нежно поцеловал ей руки. Но когда увидел младенца мальчика, лицо его посерело, он закрыл лицо ладонями и заплакал навзрыд. Спинка мальчика была сложена, как будто под углом, ребенок лежал на боку и казалось, что большая не по размеру тельца голова, срослась со спинкой без всякого перехода. Было понятно, что ребенок, если даже и выживет, будет уродцем. Всем, кто оказался в спальне барыни во время родов и были этому свидетелями, было строго настрого запрещено говорить, что барыня родила двойню. У барина Никодима Савельевича родилась красавица дочь.

      В эту же темную снежную ночь на окраине села в своей маленькой избенке без всяких повитух и нянек, родила пятую дочку жена кузнеца Михаила Авдотья. Там мужчина тоже плакал навзрыд, потому что ему нужен был сын, которого он ждал уже после третьей дочери, но и четвертая и пятая были девчонками. Поэтому и имена у дочерей были Марья, Анна, Пелагея, Ярослава и новорожденную отец назвал Василина.

      Кузнец Михаил славился своим мастерством далеко за пределами своей волости, но все равно, приезжий и купчий люд сначала шел на поклон к барину и только с его разрешения Михаил творил чудеса в своей кузнице.

      Как только улеглась метель Никодим велел запрягать лошадей и не смотря на уговоры своей жены, завернув в лоскутное одеяльце, а потом в овчинную рогожку, новорожденного сына без имени и отчества, самолично отправился восвояси. Он уже сразу знал, куда поедет. В десяти верстах от их деревни на лесной заимке жил пасечник Иван со своей женой Варварой. За что наказал их господь, не давши им детей не знамо, но что сейчас сани с возницей, с самим барином и мальчиком, которого он даже не смог назвать сыном, с трудом, но продвигались все ближе к заимке.

      Иван увидал их еще издалека, сразу признав кошевку барина и велел Варваре встречать гостя. Обычно, без предупреждения Никодим не приезжал, всегда за сутки отправлял верхового посыльного, чтобы предупредить, что барин не один. Чаще приезжал с заезжими богатыми купцами, бывало приезжал с кумушками. И с теми и с другими пировали, парились в баньке, охотились на лесного зверя. А тут без предупреждения, Иван малость струхнул, чем гостей угощать будут, ведь у них с женой все по-простому. Чем ближе приближались сани, тем пасечник отчетливее видел позади возницы одинокую фигуру барина, укутанную в меха.

      Никодим с трудом вылез из саней, разминая затекшие ноги, достал оттуда сверток и направился к дому.

      – Принимай, гостей, Иван. Я вот тут не один – и он почти небрежно сунул сверток, в руки Варвары, подошедшей в приветственном поклоне.

      – Ох те, батюшки, да это же ребятенок, да и замерз поди ко, дитятко – Варвара засуетилась, унесла ребенка в горницу, что-то нежно напевая.

      Никодим долго собирался со словами и наконец проговорил:

      – Приказать не могу, прошу тебя Иван принять этого…чертенка, как свое дитя, дать имя ему и свою фамилию, ну а если помрет, то схороните здесь- он вкратце рассказал пасечнику историю появления младенца, ни разу при этом не назвав его сыном. В придачу отписал избушку на заимке, пасеку, пообещал по весне корову и лошадь. Так в одночасье Иван с Варварой превратились в родителей и зажиточных крестьян.