Кадын. Ирина Богатырева

не охотника вижу перед собой, а глупую росомаху, – ответила Камка спокойно. Девы засмеялись. Очи вспыхнула, подняла голову – вмиг притихли. – Идите обе, – сказала Камка, и Очи ничего не ответила, развернулась и бросилась бежать со всех ног. Я обомлела, но времени терять было нельзя: силки подхватила – и за ней.

      Быстро, как заяц, мчалась Очи, только светлая овчина среди деревьев мелькала. Сначала по знакомым местам бежала, а потом в гору взяла.

      – Очи! Куда ты! Стой!

      Но она оторваться от меня хотела. Через камни, завалы, буераки повела меня. Я уже мест не узнавала, боялась ее потерять.

      Вдруг выскочила к огромному валуну – а ее нет. Ни звука, ни следа. Тишина. Только слышно, как вдали шумит вода, речка камешки ворочает. Я перевела дух, огляделась.

      – Очи!

      Сверху хрустнуло. Я подняла голову: она сидела на дереве, да ветка под ней оказалась сухая.

      – Чего раскричалась? – проворчала Очи недовольно. – Зверье спугнешь.

      И смотрит, будто не бегала от меня, а всегда здесь сидела. Я усмехнулась. Она легко спрыгнула и пошагала вперед.

      – Те! Нечего болтать! Пойдем, а то до заката не управимся.

      – Ты знаешь, куда идти? – спросила я, снова еле поспевая. Вокруг был бурелом, пришлось продираться, но Очи шла уверенно, перелезая через поваленные деревья и обходя заросли.

      – Еще бы не знать! Я здесь с молодых когтей охочусь! И одна! Без помощников!

      Я не стала отвечать. Тут деревья поредели, потянуло ветром – и мы вышли на косогор. Перед нами было ущелье, крутое и обрывистое, внизу бежала река, как серебряный поясок Луноликой, а на другой стороне возвышалась новая гора, темная, суровая каменистая осыпь, только кое-где – редкие кедры. Выше и дальше поднимались другие горы, проглядывали ледовые шапки, снежные тучи зарождались над ними.

      Ветер ударил, холодный и свежий, и я задохнулась от красоты. Столько дней жили мы в глуши, а тут – воздух и ширь, продутое место. Куда ни кинь взгляд – камни, темная, поздняя зелень кедров. Первый снег белел. И река внизу гудела, пенясь.

      – Клянись, что тайну мою не выдашь, – вдруг обернулась ко мне Очи и снизу вверх посмотрела в глаза.

      – В чем твоя тайна? – опешила я.

      – Нет, клянись!

      – Клянусь, что не выдам Очишкиной тайны.

      – Червем слепым, скажи, станешь, росомахой ненасытной, жуком навозным, опарышем станешь, если тайну мою кому расскажешь! – И глаза жесткие, если не поклянусь – с горы сбросит.

      – Клянусь, – сказала я и косу губами зажала, чтобы не смеяться.

      – Нет, повтори.

      – Клянусь, что стану жуком навозным, червем, росомахой, если выдам…

      – Опарышем, – подсказала Очи.

      – Опарышем, если выдам Очишкину тайну.

      – Хорошо, – кивнула она. – Тогда отвернись.

      – Зачем, я же поклялась?

      – Отворачивайся!

      Я отвернулась. Слышала только шорох, как будто бы по коре, – а она уже говорит:

      – Все!

      Я повернулась –