Мелодии порванных струн. Эллисон Майклс

ритме. Правая, левая, правая, левая. Клюшка сидит в ладони, как влитая. Никогда ещё не держал ничего совершеннее, кроме этой деревянной палки и нежных пальцев Вэлери. Она тоже смотрит. Наверняка смотрит из нашей квартирки во Франклин Парке. И кусает свои пухлые губы с клубничным блеском «Лореаль», поэтому я не могу промахнуться. Слишком часто я промахивался в жизни, чтобы облажаться ещё раз.

      Прицел наведён на прямоугольник ворот с Кевином Гарлендом в эпицентре. Всего лишь точка на горизонте. Всего лишь мошка на окне. Всего лишь небольшая преграда на пути к звёздам.

      Время превращается в тягучий кленовый сироп и медленно стекает с табло секундами, что в рапиде отсчитывают последние мгновения матча. Дополнительно назначенное время истекает, как раненый ножом – кровью. И только я могу его спасти.

      Один взгляд на табло: 3:2. Один взгляд на трибуны: ожидание и надежда. Всего одна шайба может спасти нашу команду от проигрыша и вырвать победу у «Ванкувер Джайентс», что побеждали третий сезон подряд. Судья заголосит в свисток, толпа взорвётся эйфорией, и мы получим заветные буллиты и шанс отыграться. Надрать задницу и показать, что «Монреаль Канадиенс» чего-то да стоят.

      Десять…

      Что-то крупное появляется в поле зрения.

      Девять…

      Несётся на меня со скоростью фуры, потерявшей управление.

      Восемь…

      До ворот – пять метров, но мне бы подобраться ещё чуть ближе. Кевин Гарленд – здоровяк, занявший собой всё пространство. Прострелить с такого расстояния – что стрелять из рогатки по клину журавлей в небе. Глупое расточительство снарядов и последнего шанса на победу.

      Семь…

      Импульс, сравнимый с выстрелом пистолета. С пулей, впечатанной в плоть и доскользившей через ткани к самому мозгу. Так тело реагирует на опасность. А Леонард Видаль – опаснее волка, что неделю трясся от голода. Даже не видя его лица или имени на форменном свитере, я уверен, что фура, несущаяся на меня, именно он. Всю игру он прикладывал бесконечные усилия своих каменных бицепсов на то, чтобы впечатать меня в лёд. Играет жёстко, но своё дело знает. Сметает всё на своём пути. И сейчас на его пути – я.

      Шесть…

      Пора. Размах. Я завожу клюшку чуть назад.

      Пять…

      Все звуки исчезают, словно меня бросили под воду, и я плавно опускаюсь ко дну. Лишь удар покажет, всплыву я на поверхность или навсегда погрязну в пучине.

      Четыре…

      Все системы безопасности вопят, призывают уносить коньки подальше, оставить шайбу, нападение, победу, но защититься от столкновения. Но каждый из нас, выходя на поле, оставляет в раздевалке не только свои «Ролексы» и «Айфоны», но ещё сомнения и страх. Поэтому я не бегу, а ударяю клюшкой с точностью, выверенной до миллиметра.

      Три…

      Круглый снаряд, чёрным пятном выделяющийся в белоснежном просторе катка, выписывает траекторию. Вертится волчком на пути к правой «девятке», куда не достаёт могучее плечо Гарленда. Его рука дёргается. Вес всего девяностокилограммового