Шум. Рои Хен

она же стоит кучу денег!

      – Израиль жив и террористам отомстит!

      Никто не замечает Габриэлу. Кажется, что без виолончели она невидима. Следующий вопрос звучит тритоном – интервалом, снискавшим название “сатанинский”:

      И

         ЧЬЕ

            ЭТО?

      Она понимает, что может остановить все тремя словами – “Это моя виолончель”, – но страх, внутренний дирижер, мановением палочки парализовавший Габриэлу, кладет свою ледяную лапу на ее рот. Как только ты признаешься, что виолончель твоя, шепчет страх, тебе придется объяснить и все твои остальные подвиги. И что ты тогда скажешь? Что сбежала из школы, чтобы пойти к Йонатану? Тогда что ты делаешь в Центре? Что здесь происходит на самом деле? И подумай, какой обманутой будет чувствовать себя твоя мама после всего, что она для тебя сделала.

      Трио добирается до крещендо:

      – Мой телефон!

      – Десятки тысяч шекелей!

      – Террористы!

      И идеальным контрапунктом врывается новый голос – щебечущее сопрано:

      – Это моя виолончель!

      Габриэла не сразу вспоминает, где она его слышала, но когда под натянутую ленту подныривает мужчина, чья щетина выглядит как порезы, все складывается у нее в голове.

      – Простите за весь этот бардак, – обращается он к публике, – это мое, все в порядке.

      – Что значит в порядке?! – Охранник пробуждается от экзистенциальной комы, в которой находился с рождения. – Так не делают, когда в стране с безопасностью полная…

      – Ты прав! Прав, – успокаивает его мужчина примирительным тоном. – У меня сегодня голова вообще не соображает. Утром играл здесь с сыном и забыл виолончель. А у меня концерт сегодня! Спасибо вам огромное! И простите. Вы делали свою работу, и, слава богу, нам есть на кого положиться.

      Мужчина направляется к виолончели с уверенностью, которая растет с каждым шагом. Габриэла думает: этот человек понимает, что есть шанс, пусть и мизерный, что это бомба, но ему, похоже, нечего терять.

      Новость принимается как непререкаемый факт, и трио рассыпается в атональную какофонию: кто-то ругает мужчину за безответственность, другие благодарят Всевышнего – благословен Он. Молодая мать бросается и хватает свой телефон, будто это птенец, выпавший из гнезда.

      Но как только мужчина касается футляра виолончели своими короткими пальцами, которыми он не сможет взять даже октаву, из уст Габриэлы вылетает:

      – Это моя виолончель!

      Охранница, уже составившая в голове отчет о происшествии и перешедшая к решению нелегкого вопроса “Что мы сегодня будем кушать?”, дергается. Откуда вылезла эта мышь и какая связь между ней и огромным черным футляром?

      – Это моя виолончель, – бормочет Габриэла, – я положила ее там, когда пошла скатиться со слона, и… – Габриэла понимает, насколько невероятно, что девочка ее возраста может кататься на горке для малышни. – Вот! Эта женщина видела меня здесь. – Она разворачивается к старушенции, бормочущей благословения. – Вы же помните меня? Да?..

      – Прости?.. – Обнажаются сияющие