Грозовой Перевал. Эмили Бронте

в подобных случаях), я увидела, что ссора привела лишь к более тесному сближению – сломила преграду юношеской робости и помогла им, не прикрываясь просто дружбой, признаться друг другу в любви.

      При известии, что вернулся хозяин, Линтон бросился к своей лошади, а Кэтрин в свою комнату. Я побежала спрятать маленького Гэртона и вынуть заряд из охотничьего ружья, потому что Хиндли, в сумасшедшем своем возбуждении, любил побаловаться ружьем и грозил убить каждого, кто досадит ему или просто привлечет на себя его излишнее внимание; так что я надумала вынимать пулю, чтоб он не наделал большой беды, случись ему дойти до крайности и впрямь выстрелить из ружья.

      Глава IX

      Он вошел, извергая такую ругань, что слушать страшно; и поймал меня на месте, когда я запихивала его сына в кухонный шкаф. Гэртон испытывал спасительный ужас перед проявлениями его животной любви или бешеной ярости; потому что, сталкиваясь с первой, мальчик подвергался опасности, что его затискают и зацелуют до смерти, а со второй – что ему размозжат голову о стену или швырнут его в огонь; и бедный крошка всегда сидел тихонько, куда бы я его ни запрятала.

      – Ага, наконец-то я вас накрыл! – закричал Хиндли и оттащил меня, ухватив сзади за шею, как собаку. – Клянусь всеми святыми и всеми чертями, вы тут сговорились убить ребенка! Теперь я знаю, почему никогда не вижу его подле себя. Но с помощью дьявола я заставлю тебя проглотить этот нож, Нелли! Нечего смеяться! Я только что пихнул Кеннета вниз головой в болото Черной Лошади; где один, там и двое – а кого-нибудь из вас мне нужно еще убить: не успокоюсь, пока не убью!

      – Но кухонный нож мне не по вкусу, мистер Хиндли, – ответила я, – им резали копченую селедку. Уж вы меня лучше пристрелите, право.

      – Тебе лучше всего убраться к черту! – сказал он. – И ты уберешься! В Англии закон не запрещает человеку блюсти у себя в доме порядок, а мой дом омерзителен. Открывай рот!

      Он держал нож в руке и старался разжать острием мои зубы, но меня не слишком пугали эти сумасбродства. Я сплюнула и стала уверять, что нож очень невкусный – ни за что не возьму его в рот.

      – Ага! – сказал он, отступив от меня. – Я вижу, этот гнусный маленький мерзавец вовсе не Гэртон, прости меня, Нелли. Будь это он, с него бы с живого надо шкуру содрать за то, что он не прибежал со мной поздороваться и визжит, точно увидел черта. Поди сюда, бесстыжий щенок! Я тебе покажу, как обманывать доброго доверчивого отца! Тебе не кажется, что мальчонку хорошо бы остричь? Собака от стрижки свирепеет, а я люблю все свирепое – дайте мне ножницы, – свирепое и аккуратное! К тому же это у нас какое-то адское пристрастие, сатанинское самомнение – так носиться со своими ушами: мы и без них форменные ослы. Ш-ш-ш-ш, маленький, тише! Ты же моя дорогая крошка! Ну что ты? Утрем глазки и будем веселенькими; поцелуй меня. Что? Он не хочет? Поцелуй меня, Гэртон! Поцелуй, черт тебя подери! Стану я, ей-богу, растить такое чудовище! Не жить мне на свете, если я не сверну голову этому ублюдку!

      Бедный Гэртон