Крик потревоженной тишины. Книга 1. Матвей Дубравин

бутылочки земляничного сока. Что сок из земляники, можно было поверить, ведь в лесу этой ягоды было действительно много, а вот сок из клубники… из чего он на самом деле? Клубника в лесу не росла, да её и не выращивал никто! Наверно, это была другая ягода, которую выдавали за клубнику, чтобы набить цену.

      Послышалась новая песня. Часть жителей и так уже давно пустилась в пляс – вообще без песни и без музыки! Но чей же это голос пел красивую медленную песню? Как жаль, что слова не передают музыку! Можно только представить её мечтательный мотив, а чтобы это было сделать хоть чуточку легче, можно обозначить особо затяжной слог дроблением строки на несколько. Слова были такие:

      Посмотри на леса:

      все они расцвели;

      За листвой нам не ви –

      дно деревьев вдали,

      За кувшинкой не ви –

      дно ни ила, ни рыб.

      Ветер в округе шумит!

      Эту песню пела, конечно же, Линва. Она полюбила Ахеля непонятно за что и старалась везде, где можно, показать ему это. Но Ахель не отвечал ей взаимностью, хотя как к другу относился к ней нормально. Ахель не воспринимал свою жизнь в селении как нечто длительное, да и вообще не воспринимал селян всерьёз, поэтому не хотел ни с кем сближаться. Не исключено, что этим он и навлёк на себя презрение со стороны окружающих. Линва казалась ему слишком простым человеком, за что её нельзя было винить: она жила в селении, по её собственным словам, с самого первого дня своей двадцатилетней жизни – и не видела ничего дальше его пределов. Ахель понимал её простоту и искренность, но эта простота его и раздражала. Впрочем, он ценил в ней хотя бы то, что она не отзывалась о Гарпе положительно, а ведь он с его шутками ниже пояса и даже ниже плинтуса был любимчиком всего селения.

      Ахель узнал, что голос у Линвы неплохой: чистый, нежный и звонкий. Конечно, в городе на любом концерте можно найти множество голосов куда лучше, но именно в пении Линвы чувствовалась искренность и любовь к тому, о чём она поёт. Искренность, возможная, пожалуй, только в таком вот самодеятельном концертике, за который ни медяка не платят. Всё держится на энтузиазме, и этот энтузиазм дорогого стоит, если не уходит в область абсурда, считал Ахель.

      Он подходил всё ближе и ближе к сцене. Дело тут было вовсе не в том, что он хотел послушать пение Линвы, и не в том, что он влюбился в неё из-за голоса, – нет, такое бывает только в сказках. Да и на саму Линву он бросил взгляд между делом – просто чтобы посмотреть, как она подготовилась к празднику, что надела. Конечно, ничего необычного она не надела: она ведь жила в селении! Тут не до роскоши, а самое эксклюзивное, что тут есть, – это вино из шишек. Линва была одета как обычно. Тем не менее Ахель действительно подходил всё ближе к сцене, пока толпа зрителей не преградила ему путь. Не желая толкаться, он не задумываясь начал обходить толпу по периметру. Жителей было не много, так что Ахель