Прежний снег. Игорь Козаков

внушительный пакет с фруктами взгромоздился на тумбочку.

      – Спасибо.

      – Я пока пойду с доктором побеседую, – деликатно ретировалась, прихватив с собою соседа по палате, мама.

      – Хочешь сесть? – подвинулся, освобождая место на постели.

      – А знаешь, у меня после того даже и температуры не было, – Таня опустилась на краешек кровати, – Мама говорит, что ты, спасая меня, поделился своей внутренней энергией, а сам оказался из-за этого ослаблен и поэтому заболел.

      Она заделала такую серьезную физиономию, что я не мог даже и на одно мгновение усомниться в правильности суждения ее мамы. Какая такая внутренняя энергия, и каким именно образом я ею делился, я и понятия не имел, но, раз Танина мама сказала, значит, так оно и было. Это обстоятельство сразу же переопределило в сознании и сразившее меня воспаление легких, как необходимую составляющую ее спасения. Впрочем, вспоминая тот свой первоначальный испуг на льду, о котором, честно признаться, никому не рассказывал, я не считал себя полноценным героем, но, тем не менее, было весьма приятно представляться в ее горящих глазах эдаким бравым рыцарем.

      Танюшка вдруг стала клониться набок и, пристроив ладошку у уголка губ, призывно тянуться к моему уху, на что, в свою очередь, и оно рефлекторным порывом ответно двинулось на встречу, заодно на какое-то время лишая мятую подушку порядком уже надоевшей ей головы:

      – Моя бабушка, она в Брюховецкой живет, ходила в церковь и просила у Бога твоего выздоровления, – полился в ушную раковину игриво щекочущий шепоток, – Она сказала, что ты скоро поправишься.

      Конечно, мне тогда был совершенно непонятен смысл услышанного. Ведь в нашей семье процветал идейный атеизм. Мама школьный учитель. Папа инженер-строитель коммунизма. И если старшего брата каким-то замысловатым образом, в тайне ото всех на свете, наша бабуля в свое время крестила в церкви, то я так и остался некрещеным. Но, все же, это доверительно-вздыхательное воодушевление, с которым её жизнеутверждающая фраза была нашептана, не могло не зафиксировать факт становления связывающей нас настоящей дружбы.

      Я радостно улыбнулся, намеревался ответить, но так и не нашелся, что сказать. Очевидно, слабость и воздействие лекарств не позволяли сознанию быть в более активной фазе.

      – Когда поправишься, придешь ко мне в гости?– вернулась на исходную позицию Таня.

      – Не знаю, если родители отпустят, – зачем-то выискал отговорку, как будто ее приглашение являлось не пределом моих мечтаний, а было чем-то даже обременительным.

      Мне думается, она в тот момент превосходно понимала ход моих полусонных мыслей, перемешанных с ребяческой застенчивостью и мальчишеской бравадой. Да и глаза, видимо, говорили совсем о другом, нежели молвили уста.

      – Приходи, пожалуйста. Я буду тебя ждать, – контрольной подсечкой, окончательно подцепила меня на крючок, и я, словно хватающая воздух рыбина, открыл рот, а оттуда выскочил наружу неожиданный для самого вопрос:

      – А у вас собака злая?

      – Цыган? Нет, Цыган добрый! На