Оглянитесь сотник Черкашин. юрий павлович елисеев

на трофеи добытые казаками, впечатлительный главнокомандующий тут же наградил наиболее отличившихся новыми

      французскими карабинами, всем объявил отпуск и с очередным обозом все они были отправлены из Грузии в России. Таким образом, Савелий впервые за полтора года оказался в родных местах. По пути из Владикавказа ушли в свои станицы почти все двенадцать Линейцев, остались только Егор и Иван Сальковы из Калиновской и Камнев из Каргалинской. Сердце Савелия учащённо забилось, когда распрощавшись с побратимами, он свернул от Терека в знакомую рощу. На Южном посту стоял внушительного роста молодой казак из молодых, и приглядевшись, Савелий признал в нём соседского Ивана, жившего через три дома.

      – Гурова Игната сын что ли? Ну и вымахал.. – удивился Савелий, проезжая мимо.

      Казак приготовительного разряда Иван Гуров кивнул, и с уважением глядя на новенький красивый карабин Савелия, крикнул вслед:

      – Вас дядька с возвращением. А где остальные..

      На знакомой улице встречные станичники, узнав его, приветствовал и, провожая взглядом, недоумевали, почему герой вернулся один, и только Анисья, вышедшая из калитки в грубом, замызганном халате, прямо спросила:

      – А где мужики наши, али поубивало всех?

      – Нет, все на месте, живы-здоровы, шлют приветы. Вечером приходите к дому старшины, всё расскажу. – стараясь быть немногословным, ответил Савелий, и пришпорив Черныша, поскакал к дому.

      Станичники, глядя вслед, судачили о причине его появления в станице. Версии были разные: толи сбежал, толи прибыл по ранению, а толи, вообще, – неизлечимо заболел и комиссован. Старый Гаврила Смирнов, оскалив в улыбке два последних зуба, выдал свою версию:

      – Яво отпустили для отметки у жены: молодуха извелась совсем. Рожать ей давно пора – вот начальство об етом и прознало.

      – Тебе бы дед, варианты создавать.. – прыснула со смеху Анисья, – да только нет в тебе никакой силы..

      – Зря базланишь, меня ещё ой как пользовать можно. – ощетинившись, как ёж обиделся дед. Он подобрал упавший костыль и засеменил ко двору Черкашиных, в надежде приспособиться к чужому празднику.

      Анастасия с утра встала с каким-то странным ощущением, будто сердце то замирало, то, как птица беспомощно трепыхалось в груди. Она умылась, помолилась господу, прося прощения за грехи свои, помолилась матери-заступнице и умоляла отвести все беды и болезни от мужа Савелия и дочери Дуняше, молила святого Николая о помощи в ратных делах и прохождения пути. Облегчения после молитвы не наступило, заботы по хозяйству тоже не уняли душевную маету, предчувствие чего-то очень важного не отпускало. Когда она увидела Савелия на пороге дома, первым движение было броситься к мужу, но ноги предательски отказали и она неловко грохнулась на лавку перед столом. Скребок, которым она чистила столешницу, выпал из рук и покатился по земляному полу к ногам мужа. Савелий поднял его и сказал с укоризной:

      – Что же ты застыла, аль не признала?

      Настя,